Субмарина

Спящая, она похожа на большого подростка, линии вокруг рта и глаз разглаживаются. На губах легкая улыбка, может, из-за того, что было ночью, но не думаю. Наверно, она сейчас со своим мальчиком. Во сне они вместе, может, в парке Нёребро, у него новый мяч, на ней летнее платье. Он бросает ей мяч, она ловит, и, может быть, я сижу рядом на лавочке, чисто выбритый, и из куртки не торчит бутылка. Мужчина, который регулярно подмывается. Хороший отчим, который по воскресеньям ходит с парнишкой на футбол.

И хотя ее комната не меньше моей, мне становится трудно дышать. Спешу одеться, стараясь не разбудить ее. Иду по коридору, спускаюсь по лестнице, выхожу на улицу.

Солнце белое и жгучее, я достаю поцарапанные темные очки и закуриваю. Все еще вялый после ночного секса и пива.

Прохожу десять минут, отделяющих меня от ближайшей булочной, местные пьянчуги уже собрались у киосков и магазинчиков. А в этих киосках и магазинчиках давно забили на продажу газет, перейдя на немецкое баночное и сигареты поштучно. У них есть круг постоянных клиентов, которые дни напролет просиживают у входа, прислонившись к стене.

Покупаю три рогалика и слоеное пирожное с кремом. Девчонке за прилавком от силы шестнадцать, у нее усталый вид и плохая кожа, спрашивает, что мне еще нужно. Я покупаю пачку масла, настоящего масла. Насколько я помню, у Софии в холодильнике пусто. Йогурт, нежирный сыр, мое пиво, и все.

Когда я возвращаюсь, она все еще спит, повернулась к стене, сжимает одеяло.

Кладу рогалики и пирожное на стол. Масло в холодильник, стараясь не стучать дверцей.

Она не просыпается. Я не знаю, что сказать ей теперь, когда взошло солнце.

40

Сажусь на автобус в сторону окраины. Проезжаю Брёнсхой-Торв, автобус тащится вдоль Утерслев-Мосе. Здесь город расслаивается, от вилл в Брёнсхойе до Тингбьерга. Тингбьерг голубая мечта архитектора, превратившийся в величайшее сборище безработных иммигрантов и алкоголиков. Самая отдаленная окраина.

Здесь живет мой брат. Или жил, когда я был у него в последний раз. Я приезжал, когда родился Мартин. Купленного мной мишку быстро у него отобрали. Брат объяснил, что у мишки стеклянные глаза. Игрушки со стеклянными глазами не предназначены для детей до двух лет. Они могут их оторвать, проглотить. И еще меня попросили снять туфли и вымыть руки. Мальчик лежал в колыбельке в гостиной, все это было похоже на домашний алтарь. Они спорили, что делать с цветами. Его девушка хотела поставить их поближе к мальчику, чтобы сделать красивые фотографии, и потом, «люди же старались». А брат хотел поставить их на кухне, из-за запаха. Потому что «мы же не знаем, есть ли у малыша аллергия». Я вскоре ушел и с тех пор не возвращался.

Вылез из автобуса, иду пешком. Мимо супермаркета, магазинчиков, павильонов с игральными автоматами. Лавочек с алкоголиками и их собаками. Миную четырехугольную церковь, напоминающую диспетчерскую вышку провинциального аэропорта, прохожу мимо жилых домов, трехэтажных, кирпичных, желтых. Таких одинаковых. Промахиваюсь. Приходится вернуться на два корпуса, и вот я вижу имя брата на домофоне. Стою, смотрю на табличку. Мне трудно. Вот я и на месте. Вдавливаю кнопку. Сначала осторожно. Никто не отвечает, звоню еще. На сей раз удерживаю кнопку дольше. Никто не отвечает.

Отправляюсь на поиски магазина. Сейчас бы пива. Крепкого пива. Покупаю кока-колу.

Вернувшись, снова принимаюсь звонить, и снова ответа нет. Хоть сейчас и тепло, улицы пусты. Сажусь на порог, курю, пью колу.

Не знаю, сколько я так просидел. Мимо меня на горных велосипедах проезжают два мальчика лет десяти-одиннадцати. Несколько раз проезжают и каждый раз смотрят на меня. Новенький в районе. Постепенно на тротуаре передо мной вырастает приличная горка сигаретных окурков.

К дому идет старуха. Я издалека ее засек. Авоська у нее тяжеленная. Каждые десять метров она ее ставит, выпрямляет спину, потирает руки. Снова поднимает с явным усилием. Дойдя до двери, смотрит на меня, молча ставит авоську и достает ключи. Я спрашиваю, не знает ли она, где мой брат; чтобы она отреагировала, приходится повторить вопрос.

— Что вам от него нужно? — Судя по интонации, она не ждет от меня ничего хорошего.

— Он мой брат…

Она пристально меня разглядывает. Возможно, стоило надеть что-нибудь поприличнее, чем этот спортивный костюм. С другой стороны, это не тот район, где в моде шляпы и очки.

— Его не было недели две. Может, три.

— А вы не знаете, где он?

Она снова пристально на меня смотрит.

— Нет. Просто не приходил. Совсем. И мальчик тоже.

— Откуда вы знаете…

— Я собираю рекламки у его двери. Чтобы квартиру не обчистили…

Она сухо откашливается, прикрывшись рукой. Спрашиваю, не помочь ли ей с сумкой. Отказывается.

Отпирает дверь, с трудом поднимает авоську, сквозь стеклянную дверь мне видно, что ей трудно подниматься по лестнице, несколько раз она чуть не упала.

Я сажусь на автобус в сторону центра.

Вернувшись в общагу, нахожу под дверью записку от Софии. Почерк очень аккуратный, очень женский: «Привет, милый, если это именно то, чего тебе хочется, я согласна…»

Снизу пририсовано сердечко.

41