Субмарины уходят в вечность

– Ну и давайте ее, – как можно безразличнее попытался произнести рейхсмаршал.

– Но предупреждаю, что она крайне неприятна для вас, господин… Геринг, – впервые за все время службы в должности адъютанта обратился он к своему командиру не по чину, а по фамилии. И для рейхсмаршала, как, впрочем, и для генерала Коллера, это не осталось незамеченным.

«Геринг, – прочел рейхсмаршал, чувствуя, что буквы расплываются у него перед глазами, а руки неудержимо дрожат, – Вы предали меня и предали Германию, Геринг. Как предатель, вы заслуживаете смертной казни. Однако, учитывая Ваши долголетние заслуги перед НСДАП и государством, я дарую вам, Геринг, жизнь, но при этом лишаю Вас Вашего чина и всех занимаемых Вами постов. Адольф Гитлер».

– Но это… несправедливо, генерал, – с трудом проговорил Геринг, чувствуя, что силы окончательно покидают его. – Фюрера неверно информировали, это же очевидно. Он неправ.

– Это кто, фюрер неправ? – не без ехидства уточнил Коллер, зная, каким фюреропочитателем представал Геринг еще несколько минут назад. – А ведь до сих пор фюрер всегда был прав. Даже в тех случаях, когда неправота его была очевидной.

Подойдя к столу, генерал бесцеремонно взял выпавшую из рук рейхсмаршала телеграмму, прочел ее содержимое и, ухмыльнувшись, положил на стол.

– Что вы на все это скажете, генерал? – с надеждой спросил Геринг, уже не скрывая, что хотел бы услышать от генерала хоть какие-то слова поддержки. И вновь вцепился взглядом в текст телеграммы.

Однако на сей раз Коллер попросту не ответил. Мало того – когда Геринг поднял глаза, то почувствовал, что генерал смотрит на него с абсолютным безразличием, как смотрят на того, кто уже ничего собой не представляет. Да, еще недавно Геринг был его кумиром, но теперь этот кумир развенчан и унижен. И генерал не мог скрыть, что унижение кумира оскорбляет его личные чувства, его гордыню.

– …Теперь я скажу только то, что следует из телеграммы фюрера. А из нее следует, что фюрер разжаловал вас и лишил всех ранее занимаемых постов, – бесстрастно констатировал Коллер с чувством явного превосходства; в конце концов, самого его не разжаловали и не лишили… – Это очень серьезно. Если американцы узнают о решении фюрера – а они о нем так или иначе узнают, – они не станут вести с вами переговоры. А если решатся, Борман или даже сам фюрер немедленно уведомит, что они говорят с человеком, не имеющим никаких постов и никаких полномочий, поэтому переговоры с ним не будут иметь никаких военно-политических последствий.

– Никаких военно-политических последствий! – покачал головой Геринг. – Вижу, вы зря времени в ставке не теряли. Риббентропа наслушались. В дипломаты подались.

– Пожалуй, мне пора, господин Геринг. Дела, знаете ли. Думаю, что уже сегодня фюрер назначит нового главнокомандующего военно-воздушными силами. Попробую выяснить у адъютанта, кого именно.

– Подождите, Коллер! – вдруг яростно взревел Геринг. – Куда вы торопитесь?! Что ж вы так подло предаете меня?!

Коллер уже повернулся было спиной к экс-рейхсмаршалу, но, услышав это обвинение, вздрогнул, словно от выстрела в спину.

– Что еще вы хотите услышать от меня, господин Геринг? – медленно и совершенно не по-армейски поворачивался он к тому, кого еще недавно считал своим благодетелем и покровителем.

– Что, на ваш взгляд, мне теперь следует делать?

«Да этот толстяк окончательно струсил! – констатировал про себя Коллер. – Он растерялся и запаниковал». Однако, насладившись осознанием беспомощности экс-рейхсмаршала, генерал тотчас же приструнил себя: «Не обольщайся. На его месте ты повел бы себя точно так же».

– Если вам нужен мой дружеский совет, то вы его уже получили: вам немедленно следует бежать, исчезнуть, скрыться.

– От кого?

– То, что вы прочли в телеграмме, – это всего лишь воля фюрера.

– Всего лишь?

– Вот именно: всего лишь. Но мы еще не знаем, что предпримет Борман.

– Борман ничего не станет предпринимать, не получив указания Гитлера.

Генерал нервно и явно вызывающе рассмеялся. Это был первый случай в практике его общения с Герингом, когда он решился вот так, нагло, рассмеяться ему в лицо, осмеять его слова, его мнение.

– Скорее всего, Борман или сразу же попытается убить вас, или, для начала, прикажет арестовать. И вряд ли для этого ему понадобится согласие Гитлера или кого бы то ни было другого, скажем, Гиммлера.

– Вы все слишком усложняете, генерал, если бы меня хотели арестовать…

– Извините, господин Геринг, но, по-моему, вы так до сих пор и не поняли, создателем какого режима вы стали. И не дай нам Бог познать его особенности на себе, – проговорил генерал, с подозрением прислушиваясь к странному шуму, доносившемуся с первого этажа. – И вообще, позвольте мне на этом откланяться. Время, знаете ли.

Однако откланяться Коллер так и не успел. Как только он дошел до двери, она вдруг распахнулась, и на пороге восстал адъютант Геринга майор Инген.

– Там внизу – эсэсманы! – прокричал он.

– Ну и что? – не понял Геринг.