Субстанция времени

Картины стареют. Будь то картина Шишкина, картина Васнецова, картина Айвазовского или картина Пикассо, – холсты со временем ветшают, краски тускнеют, основа провисает… Одним словом, реставрация картин – такая же неотъемлемая часть жизни картины, как ремонт квартиры, простите за аналогию. Наша работа также необходима народу, как воспитание партией и правительством нашего подрастающего поколения для построения коммунистического общества нашей Родины.

Дальнейшее повествование нового начальника отдела «Восстановления гравюр…» Татьяна уже не слушала, а погрузилась в свои мысли о предстоящей свадьбе.

Новый начальник оказался не таким уж партийным занудой, был не дурак выпить и закусить, обладал чувством юмора и необычайной работоспособностью. Женский коллектив оживился в присутствии мужского начала, и реставрация народного достояния в соответствии с планами партии и правительства стала набирать обороты.

Прошло десять лет. Татьяна вышла замуж, родила двоих детей и перешла работать в мастерские М.И. Крабаря. Её часто приглашали в гости на старое место работы, о котором остались тёплые воспоминания. Коллектив не рассыпался, не распался, а успешно трудился многие годы под руководством Сергея Петровича.

И вот однажды Татьяну пригласили на юбилей Либермана. Из-за пробок на дорогах она опоздала и пришла к уже хорошо расслабленной и развесёлой компании почти родных лиц. Воспоминания лились рекой, и тосты фонтанировали один сердечнее другого. Раскрасневшиеся лица художников-реставраторов еще не были похожи на запорожцев, пишущих письмо турецкому султану, но признания в сердечных чувствах и юбиляру и друг другу уже состоялись. От воспоминаний перешли к анекдотам, грохот смеха сотрясал еще не отреставрированные полотна, закреплённые на подрамниках. Либерман восседал между красавицей Натальей и Аллочкой Вадимовной; в момент случайной паузы между смехом и разговорами он обнял двух дам и громко произнёс, видимо от чувств, его переполнявших:

– А это две мои любовницы!!!

Воцарилась, как говорится, гробовая тишина. Нужно оооочень хорошо знать скрытность Аллы Вадимовны и Натальи Георгиевны, чтобы понять всю гамму чувств от опрокинувшегося на их головы ушата ледяной воды. Масляные глаза партийного Либермана, затуманенные алкоголем, ещё не отразили недоползшую из черепной коробки мысль о том, что слово не воробей и что вылетел, блин, – не поймаешь!!! Алый цвет лица, что выползал из-под воротников кружевных блузок бедных женщин, можно было сравнить с картиной Уильяма Тернера «Заход солнца», написанной в 1841 году, и находящейся в галерее Тейт в Лондоне.

Колючие глаза Аллы Вадимовны и испепеляющий взгляд Натальи Георгиевны гигантским удавом опутали тонкую шею Либермана, и Танюше показалось, что жить ему осталось всего ничего. Но тут вскочила Надежда Сергеевна Задянова и закричала:

– Выпьем за ЛЮБОВЬ!!!

Все зашумели. Либерман спасся.

Новая трактовка

– Дорогая моя Машенька, хоть Вы уже не девочка, эстетический взгляд на жизнь у Вас развивается с каждым годом всё энергичнее и прогрессивнее.

– А у Вас, Михаил Федорович, неисчерпаемое остроумие граничит с бестактностью!

– Господи, Боже мой! Чем же я Вас, дорогая моя, обидел?

– Женщинам, если Вы запамятовали, не намекают на возраст!

– Простите ради Бога, я не хотел. Мне, как мужчине, который на двадцать лет старше Вас, Мария Александровна, позволительно ошибаться в своих замечаниях, тем более что в Ваши сорок пять лет я был ОГОГО как эстетичен и проворен во всех смыслах.

– Фу, я ничего не слышу, то есть не слушаю. Рабочий день закончен. Я ухожу.

– Хотите, я составлю Вам компанию на эту выставку? Тем более, что я там ни разу не был.

– У меня есть компания, благодарю Вас. Поезжайте домой. Ваша жена Вам велела купить картошки по дороге домой.

– Я помню, помню. Какая Вы бессердечная, Машенька. Вы, кстати, небось, не знаете, что такое ЭСТЕТИКА? А это, спешу Вам напомнить, философское учение об искусстве как особом виде общественной идеологии, посвящённое исследованию идейной сущности и форм прекрасного в художественном творчестве, в природе и в жизни.

Последние слова профессора отсекла хлопнувшая дверь, и быстрые звуки каблучков Марии Александровны барабанной дробью застучали по паркету коридора. «Хороший дякус, но такой игривый павиан, хотя и умница», – подумала Машенька и пулей побежала к метро, боясь опоздать на свидание.