Магда Осиповна угрозу сдержала и на следующий день предъявила разгильдяйскому классу Арфу Иудовну Адонину. Перед классом предстала часто моргающая старуха с дрябло пляшущими, отвислыми, морщинистыми щеками, которые, казалось, вот только что чьей-то шкодливой рукой пришлепнуты к горбоносому высохшему лицу и вот-вот отвалятся вновь. Класс развеселился (пока что внутренне), и решил, что его ждет потеха. Но вдруг старуха рявкнула громовым чистым басом:
— Добрый день, юноши! Я думаю, что мы продуктивно поговорим, — и пробежалась по рядам пронзительным, острым взглядом, от которого все непроизвольно поежились. Внутреннее веселье враз испарилось. Вне всякого сомнения, перед классом предстала непростая личность — нюх на это у учащихся, хоть и разгильдяев, был весьма чуток. Причем от сей личности очень ощутимо веяло некоей силой, суть которой не охватывалась сознанием, но которая вызывала безотчетную радость и почтение.
— Рада познакомиться, уважаемые товарищи, — продолжала Арфа Иудовна, она вовсе не собиралась садиться на подвинутый Магдой Осиповной стул. — Зовут меня Арфа. Хотя я была Марфа! — Она громко расхохоталась, призывая к тому же и слушателей. — Да, приняв в сердце комсомол, я захотела сбросить с себя все, что напоминало подлое христианство. Я выкинула эту букву «М», чтобы мое христианское имя превратилось в гордый инструмент! Да... во многом мы были наивны, но мы были одержимы, мы были прямы, мы шли не оглядываясь. Такое было время, такими были мы в этом времени... Однако вернемся в наше время. Я уже кое-что про вас знаю, — Арфа Иудовна загадочно улыбнулась ярко накрашенными губами. — Я думаю вот что: нужен или не нужен вам кружок атеизма, решите вы сами после суда.
— После суда? — Все учащиеся как один недоуменно уставились на Арфу Иудовну.
— А кого же судить будут? — Это все тот же Стулов спросил.
— Судить будут Иисуса Христа. А судить будете вы.
Тут все обалдело рты раскрыли. Больше всего недоумения и даже ужаса выражало лицо Андрея Елшанского. Все учащиеся, кроме, разумеется, Андрея, лишь краем уха слышали про Иисуса Христа, и никто толком не знал, Кто Он такой. Однако, как же его судить?
— Да-да-да, вы! Как мы судили в наши годы. Наш класс судил Онегина. Это было замечательное театрализованное представление. Очень назидательное! Судьи, заседатели, прокурор — это были мы, ученики. И, конечно, приговор выносили не только заседатели (я была одной из них), нет, все присутствующие. Никто, помню, не хотел быть Онегиным, еле заставили отстающего в наказание за «неуды», ха-ха-ха!..
— Да за что же Онегина судить? — перебила смех троечница Галя Фетюкова.
— А за то, что Ленского убил! — задорно-весело воскликнул Стулов. Он уже все понял и был в восторге от идеи. — За то, что ску-учал, видите ли, за то, что Татьяну, дурак, проворонил, вообще... за то, что дворянин! Чуждый элемент! Правильно я говорю, Арфа Иудовна?
Хоть и с некоторым смешком произносил все это Стулов, особенно последнюю фразу, однако, смешок был так, по инерции. Стулов и в самом деле считал Онегина чуждым элементом.
— Да, юноша, ты прав, — сказала Арфа Иудовна. — А что же тогда сказать про Христа, насколько Он — чуждый элемент? А?! — Это последнее «А?!» она почти выкрикнула, и глаза ее угрожающе выпучились.
— А кто Он, Христос? — робко спросила тут Галя Фетюкова. Спросила и покраснела.
— Эт-то хорошо-о-о! — завосклицала Арфа Иудовна. — Хор-ро-шо-о-о, что вы даже не знаете, кто Он такой. Но... однако же и плохо. Враг не дремлет! — Это уже прозвучало не блеюще, а пожалуй, даже лающе, все-таки стара была Арфа Иудовна. — Да, не дремлет! И они, знающие, ух как навредят среди незнающих своей пропагандой.
И все поняли, кого Арфа Иудовна имела в виду.