Суд

Гонтарь шел по шумным московским улицам, натыкаясь на прохожих, несмотря на осенний холодок, ощущал на спине горячий, липкий пот. Нет, нет, такие делишки не для него; кроме всего прочего, он смертно боялся всяких официальных учреждений и бумаг, не без основания считал, что они непременно таят в себе беду. Особо его не устраивало работать при свидетелях, а тут был даже не просто свидетель, а, так сказать, страдающая сторона. Гонтарь даже сейчас поеживался, вспоминая злые глаза председателя колхоза. Он был убежден, что действовать надо вглухую, чтобы никто рядом и не догадывался, что он делает. Не устраивал Гонтаря и его напарник Семеняк — трус и пижон, такие первыми бегут в милицию раскалываться. Наконец, ему кажется непосильной вся казенная технология этого предприятия, связанная с необходимостью иметь дело с теми самыми официальными бумагами, а быть на подхвате Гонтаря не устраивала.

Он знал: только один человек мог вернуть ему уверенность в себе и в непреложности избранной жизни, — это Александр Платонович Ростовцев, дед Платон… Правда, однажды он втравил его в опасное дело, и из-за этого пришлось прятаться от мстительных грузин в колонии. Но это было только однажды, и, кроме всего, дед Платон вырвал его на волю до срока. Потом пару раз он подключал его к своим делам, и неизменно были за это приличные деньги, а главное — когда ты в деле Ростовцева, можешь быть спокоен: в беду он тебя не даст.

Вот и сейчас Гонтарь решил идти к Ростовцеву. Вечер уже затушевывал все вокруг легкой синевой, но огни города еще не разгорелись и в подъездах свет еще не был зажжен.

Только б был Ростовцев дома и еще чтобы разрешил войти, а то, бывало, другой раз и не впустит, скажет «не время» и назначит, когда прийти.

Ростовцев сам открыл дверь, несколько секунд смотрел на Гонтаря, будто не мог вспомнить, кто это, а потом сказал тихо:

— Зайди…

Провел, как обычно, на кухню, плотно прикрыл дверь, света не зажег, сел по другую сторону стола и спросил простецки:

— Есть хочешь?

— Поговорить надо, Александр Платонович.

— Давай.

— Что-то работы хорошей нет.

— Я о тебе помню, не тревожься, — тихо ответил Ростовцев. — Жить на что есть?

— Есть, есть, — махнул рукой Гонтарь. — Работать хочется по-настоящему, действовать, извелся я от безделья. И участковый может приклеить тунеядство.

— Дай ему десятку, и делу конец.

— Нашему не дашь — зверь… Между прочим, Александр Платонович, не думали ли вы о деньгах, которые сейчас горой лежат в колхозах?

Ростовцев несказанно удивился тому, что Гонтарь полез в колхозы:

— А ты откуда про то знаешь?

— Честное слово — точно. Признаюсь, я тут влез в одно дельце — мы с одним типом богатому колхозу двигатели к грузовикам сварганили по сильно левой цене. Поверите, за минуту я тысчонку срубил, вот… — Гонтарь постучал по груди, где пиджак оттопыривали деньги.

— Кто был с тобой?

— Вы его не знаете, Александр Платонович, — случайный попутчик, и не в нем дело, он не годится — трус и пижон, одну левую бумажку сотворил и сутки в штаны клал. Тут нужны сильные люди, такие, как вы, Александр Платонович. А денег в колхозах миллионы и миллионы, и на дело они их не жалеют и не считают. Сам убедился. Надо только наладить делать эти левые бумажки-распоряжения, и тогда деньги потекут рекой.

Ростовцев слушал его вроде рассеянно, смотрел куда-то в сторону, а сам в это время сильно заволновался, — то, что предложил Гонтарь, было у него, что называется, под рукой. Он даже не заметил, что его гость давно молчит.

— Скажу тебе так… — спохватился наконец Ростовцев. — Идею ты принес хорошую, но на это дело надо искать людей крупных, а они на улице не валяются.

— Беретесь за это? — оживился Гонтарь.

— Пока ничего не скажу. Буду думать. Если что — позову…

Глава шестнадцатая

Клонился к вечеру солнечный, но уже совсем холодный день. Осень в этом году обнаружилась рановато, и оттого всем казалось, что она затянулась. Порывистый ветер гонял по воде зябкую рябь; там, где солнце спускалось к горизонту, и эта рябь, и волны вспыхивали холодным золотым блеском. Навигация еще не была закрыта, но москвичи что-то уж не торопились воспользоваться услугами пароходства, и прогулочные теплоходы отваливали от причалов Химкинского порта почти пустые и без обычной людской толкотни на пристани. К тому же и день был будний.