Суд идет

Барри Кларк стоял тут же и всей своей фигурой, взглядом, жестами демонстрировал особое расположение к молодой женщине и как бы подчёркивал, что именно он первым познакомился с Драганой и рассказал о ней шефу, об открытых ею целебных лучах и о её необыкновенном летательном аппарате. Сказал он Папе Джо и о том, что аппарат использует какой-то новый вид энергии. Она открыта давно, но до сих пор держится в секрете русскими учёными, её открывшими.

Потом пили кофе с коньяком. Драгана заметила, что Папа Джо наливал себе большую дозу коньяка, — в два, три раза большую, чем все остальные. И не дожидался, пока коньяк нальёт ему официантка, а наливал сам, и при этом рука его заметно дрожала.

Как биолог, основательно вникавшая в природу организма, она чутко улавливала особенности психики, определяла степень изношенности нервной системы и просто обыкновенной усталости; и теперь, украдкой наблюдая за выражением лица Папы Джо, за его жестами и за блеском неспокойных, чем-то озабоченных глаз, она поняла, что Папа Джо сильно нуждается в лечении.

Прошла в кабинет отца, и он ей сказал:

— Папа Джо просил полечить его Импульсатором. У тебя в спальне в платяном шкафу горничная видела прибор, похожий на кинокамеру, — не он ли это?

— Да, папа, он и есть. Но ты мне скажи, какова причина его глубокой депрессии? По его глазам, по лицу я заметила обеспокоенность чем-то, и будто бы такую его тревогу, что он в чём-то запутался, наделал много ошибок и теперь боится расплаты.

— Да, дочка, ты права; я ценю твою проницательность и очень горжусь тем, что у меня такая умная, и, можно сказать, необычайно умная дочь. Вчера ему доложили результаты последних обследований общественного мнения, — и оказалось, что рейтинг его опустился до роковой цифры «четырнадцать». У нас давно замечено: за этой цифрой не только следует отторжение политика, но и возбуждение против него судебного процесса. А тут ещё недавно подоспела беда, которую пока удаётся скрыть, но если узнает пресса…

Отец с минуту помолчал, устремил на дочь проницательный, изучающий взгляд, а затем продолжал:

— Ты знаешь: мы ведь с ним давние приятели. Вместе учились в университете, играли в одной волейбольной команде. Он помог мне стать губернатором штата. А теперь вот говорит: «Боюсь я этих мерзавцев. Они все беды моего правления свалят на меня одного, хотя и бомбардировку Югославии, и войну в Ираке, и другие гнусные дела затевали они сами, а мне лишь оставалось подписывать директивы. А, попробуй, я не подпиши бумагу! Да они сожрали бы меня с потрохами. Ведь каждая гнусность у нас зарождается в головах тех, кто сидит в банках и мировых картелях. Денежные мешки оплачивают голоса сенаторов и министров. Всё от них, от тех, у кого деньги. Недаром же их финансовый бог барон Мантефиори говорил: дайте мне банки и газеты, а какое будет правительство, мне неважно».

И ещё одно откровение сорвалось с губ отца:

— Ты, дочка, помоги Папе Джо. Я знаю, патриоты-сербы, и русские патриоты, и многие люди во всём мире его не любят, но их нелюбовь скорее относится к его должности, чем к нему самому. Его как человека мало кто знает. Он и сам страдает от того, что творит Америка, но его власть не безгранична, многие его решения диктуются другими. Как человек, он не так плох, — бывает прост до глупости, он любит юмор и хранит верность в дружбе. Он много помогал твоему дедушке, а теперь на выборах отдает мне голоса своих избирателей.

— Ну, а если Папу Джо окружают мерзавцы, как он говорит, — зачем же тебе лезть в их компанию?

Отец ответил просто и решительно:

— Всякую высокую должность можно обратить на благо людям, — надо только умело пользоваться своим положением. Я надеюсь, что мне удастся кое-что в Америке изменить к лучшему.

— Ну, если так… Я постараюсь.