Суд Линча

– Да ты что? Это были советские времена. Я как-то сказал начальнику цеха, где обрабатывают эти сектора, что при внедрении такого станка вместо 14 человек, работающих в двух сменах, могут остаться только четыре человека: два станочника и два наладчика, по одному в каждой смене. А он пальцем возле виска крутит, мол, ты что, парень, в своем уме? И говорит: «А остальных людей куда дену? Увольнять, что ли?» А главный инженер завода посмотрел на проект и говорит: «Идея хорошая, но неосуществимая. Станкостроительные заводы для одного, двух станков, что нужно нам, разрабатывать такой станок не станут, а самим пыхтеть над этим некогда, да и некому. Все вспомогательные цеха перегружены работой». А ты как живешь? Как-то я встретил Наташу из нашей группы, фрау Хенкель, что за немца замуж вышла с третьего курса, у нее тоже был тринадцатый вариант, помнишь?

– Помню, помню.

– У нее сейчас сын учится в нашем институте. Она говорила, что ты уже там декан факультета. Правда?

– Правда.

– Ну ты молодец! Продолжил учебу, защитил степени. А я, как директора нашего завода перевели на соседний, крупный завод и он переманил меня туда, сразу назначил начальником конструкторского бюро, погрузился в работу, стало не до ученых степеней, как говорится, текучка заела. Время ушло, годы ушли, как ты заметил, постарел, раньше срока полысел. А ты молодец, совсем не изменился. Я тебя сразу узнал. Смотрю – Антонов из чертовой дюжины, шибко озабоченный чем-то, словно поддатый, чуть под колеса не попал.

– Правильно ты угадал, от такой жизни не только пьяным будешь казаться, но немудрено и рассудок потерять.

– Что ж ты на жизнь обижаешься, неужели в семье непорядок?

– В семье-то порядок. Я имею в виду жизнь в стране. В чьи руки попала власть, что делают эти дерьмократы? Что делают с народом эти рвущиеся к власти жулики?

– Да, к власти рвутся люди с хваткой, у которых для достижения цели имеются средства. Как говорил один нами уважаемый товарищ: «Для достижения цели любые средства хороши».

– А кто о народе будет думать? Они строят демократию, а слово «демократия» – это народовластие. Что же они так обижают власть держащего, то есть этот народ?

– Павел… я отчество забыл твое.

– Павел Семенович.

– Дорогой Павел Семенович, сейчас, пока идет процесс разгосударствления, то есть процесс дележки государственного добра, которое мы всегда называли народным добром, кто же будет это добро по совести раздавать всем поровну? Оттого и деловые люди рвутся ближе к власти, чтобы в процессе прихватизации быть «делителем», а не «обделенным». Когда кончится все это, делить будет нечего, тогда, возможно, о народе и подумают. А сейчас молодцом окажется тот, кто, как сказал один армянский писатель, «большим черпаком большую долю себе прихватит».

– Я чувствую, что ты не находишь ничего зазорного в этом. Ты был членом партии?

Водитель засмеялся.

– Вот по твоему вопросу чувствуется, что ты в годы перестройки нисколько не перестроился. Ты спрашиваешь, был ли я членом партии, а какой партии – не спрашиваешь, то ли «партии зеленых», то ли «Яблоко», то ли ЛДПР. Говоря «партия», ты подразумеваешь КПСС. Да, был я членом КПСС, сейчас – нет. Но, как мой дед, когда его выгнали из членов КПСС, он говорил: «Я останусь беспартийным большевиком», так и я останусь до конца жизни беспартийным марксистом.

– Вот такие пассивные коммунисты и привели к распаду партии, к развалу страны, – с серьезным упреком произнес Антонов.

– Нет, дорогой Павел Семенович. Развал партии, развал всей нашей системы – процесс в какой-то степени закономерный. Мой дед еще в середине шестидесятых годов предвидел развал построенной в нашей стране социалистической системы, обретавшей подобие тоталитарного режима. Я, тогда еще молодой коммунист, горячо спорил с ним, мол, дед, такого быть не может. Он был малограмотным человеком, не мог свои мысли, доводы аргументировать, тем более научно доказать, но он нутром чувствовал, что такая система рано или поздно развалится.

– Значит, дед твой обиделся, что его выгнали из рядов КПСС, высказал такое предположение или пожелание? – с ухмылкой произнес Антонов.

– Вот здесь ты не прав. Дед мой – старый большевик, мог бы восстановиться в партии, но поскольку, как он говорил, в ряды КПСС просочилось очень много гнилых элементов, не хотел он с ним состоять в одной партии. Тогда и я, как ты сейчас, наивно верил, что партия не может делать ошибочные шаги, все, что делала она, я тоже кричал «одобрямс!», внушал себе неоспоримость партийных решений и слепо выполнял, веря в их незыблемость. А после ее развала стал анализировать все то, в чем дед всегда высказывал свое несогласие, и только теперь понял, что он был прав.

Антонов, что всегда показывал водителю рукой, куда повернуть, хотя водитель сам хорошо ориентировался в дебрях московских улиц, когда проезжали мимо метро «Красносельская» и двинулись по Краснопрудной улице, показал рукой налево и сказал:

– Держись в крайнем левом ряду, там внизу, у кинотеатра «Орленок», повернем налево.