Суд над судом: Повесть о Богдане Кнунянце

Номера газеты выходили в большом количестве и расходились, конечно, главным образом, среди рабочих. Несмотря на неоднократные просьбы различных буржуазных организаций выдавать им «Известия» в большом количестве за плату, последние доставались им в очень ограниченном числе. Точных цифр, в каких печатались «Известия», не помню: кажется, от сорока до шестидесяти тысяч. Раздавались они рабочим даром.

Поведение правительства по отношению к Совету было несколько странное. Вначале оно, видно, не усмотрело ничего особенно опасного в новом учреждении, ставшем во главе стачки. Оно не предполагало, что Совет мог сделаться такой крупной общественной силой, с которой не на шутку придется считаться. Положим, и трудно было помешать первым заседаниям Совета. Высшие учебные заведения еще не открылись, митинги каждый день происходили беспрепятственно, и Совет заседал под их прикрытием. Позже, когда Совет окреп, когда правительство под давлением стачки должно было пойти на уступки и серьезно считаться с общественным настроением, Совет сделался совершенно «легальной» организацией, и полиция даже как будто бы взяла его под свое особое покровительство.

После закрытия высших учебных заведений и до 17 октября полиция только раз потребовала закрытия заседания, но оно было в тот же день перенесено в здание Рождественских курсов (оставшихся почему-то открытыми), где беспрепятственно и состоялось. Что полиция знала об этом, не может быть сомнения, но она не сочла необходимым снова вмешаться. По всей вероятности, главной причиной такого поведения властей было опасение вызвать репрессиями против Совета крупные волнения среди рабочих.

Когда по предписанию судебной палаты полиция явилась в здание Союза рабочих печатного дела отобрать последние номера «Известий Совета Рабочих Депутатов», она все время оправдывалась перед председателем Совета, что сама в этом не виновата. Тут же во время обыска бывшие в наличности номера были спокойно увезены присутствующими товарищами, и никто из явившихся конфисковать не возражал. Совет считался еще настолько сильным, что с ним церемонились. Угрозы председателя, что приставу и прокурору будет объявлен бойкот, не на шутку перепугали их.

В то время как либеральная буржуазия без конца писала петиции, адреса, отправляла депутации с ходатайствами, в Совете каждое предложение, даже вызванное необходимостью отправлять депутатов к Витте с тем или иным требованием, вызывало горячие дебаты и протесты. К концу своей деятельности Совет совсем перестал их отправлять.

Кто бы ни стоял во главе правления, Трепов или Витте, Совет не мог изменить своего отношения к представителям господствующего режима. Сейчас же после 17 октября боевым лозунгом буржуазии стало требование отставки Трепова. В заседаниях Совета депутаты смеялись над такой политической наивностью, связывающей режим с тем или иным страшным именем. С диктатурой Витте, заменившей диктатуру Трепова, старый режим еще не перестал существовать.

Какие чувства питал Совет к Витте, особенно рельефно выразилось в ответе его на знаменитую телеграмму последнего. Узнав, что рабочие снова собираются бастовать, мнящий себя очень популярным в народе премьер обратился к «братцам рабочим» с воззванием:

«Братцы рабочие! Станьте на работу, бросьте смуту, пожалейте ваших жен и детей. Не слушайте дурных советов. Государь приказал нам обратить особое внимание на рабочий вопрос. Для этого Его Императорское Величество образовал министерство торговли и промышленности, которое должно установить справедливые отношения между рабочими и предпринимателями. Дайте время — все возможное будет для вас сделано. Послушайте совета человека, к вам расположенного и желающего вам добра. Граф Витте».

На митингах телеграмма дала повод к многочисленным остротам по адресу любвеобильного графа. На заседании Совета без прений единогласно была принята следующая резолюция, дающая резкий отпор фамильярности министра и высмеивающая его «рабочелюбие»: