Суд праведный

Леонтович молча смотрел на присяжного поверенного, ожидая продолжения. Озиридов немного нервничая, но не показывая вида, размеренно и неторопливо изложил свою просьбу в отношении Высича. Ротмистр выслушал его, прикурил папиросу, выпустил дым и после долгого рассматривания своих собеседников, наконец, произнес:

— Хорошо. Ограничимся возвращением вашего приятеля к месту поселения, в Нарым.

У Озиридова вырвался невольный вздох облегчения, а довольный таким исходом дела Житинский заботливо поинтересовался:

— Это не слишком для вас хлопотно, Сергей Васильевич?

Леонтович высокомерно усмехнулся:

— Все-таки я помощник начальника губернского жандармского управления по Мариинскому и Томскому уездам… И к тому же за господином присяжным поверенным будет должок…

— Конечно же! — заверил его Озиридов и, быстро поднявшись с дивана, улыбнулся: — Вам не кажется, господа, что без дам довольно скучно?

— И в самом деле, — осклабился ротмистр. — Стоит дамам удалиться, как мы начинаем говорить о делах, о политике… А все это так надоело…

Житинский сложил руки рупором, нежно пропел:

— Манечка, Дашенька, где вы? Ау-у-у…

Часа через три, когда Житинский, которого Манечка усиленно потчевала то шампанским, то ликером, то коньяком, тоненько и счастливо засопел на диване, а Леонтович с остекленевшим взглядом впился губами в шею сидящей у него на коленях Дашеньки, Озиридов оглянулся по сторонам и, стараясь не скрипнуть половицами, шагнул вслед за Манечкой в соседнюю комнату.

Он почувствовал, как ее пальцы скользнули по рубашке и стали медленно расстегивать пуговицы, а затем прохладная рука прикоснулась к его груди. Он сам обхватил Манечку за узкую талию, затянутую в корсет, но в этот момент она ровным, полным язвительности голосом спросила:

— Ромуальдушка, где же ты был столько лет?

В темноте слова прозвучали громче, чем хотелось бы Озиридову, и он невольно оглянулся на дверь. Уловив его движение, Манечка рассмеялась:

— Какой ты стал робкий!

Озиридов усмехнулся:

— Я всегда был таким.

— И потому так старательно меня избегал, — уворачиваясь от его губ, сказала Манечка.

— Ну что ты?! — обиженно протянул Озиридов, ловя ее губы.

Манечка неожиданно резко вырвалась из его объятий.

— Все, Ромуальд! Ступай. Я надеялась, что ты хотя бы попытаешься оправдаться… Увы…

— В чем оправдаться? — искренне удивился Озиридов.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что это я от тебя сбежала? — чуть визгливо поинтересовалась Манечка. — Ты же меня оставил, бросил….

Озиридов проговорил укоризненно:

— Оставил, бросил… слова-то какие! По-моему, ты была очень даже неплохо пристроена, а этот твой купчик уже начал на меня коситься…

— Вот и убери руки! Я и сейчас неплохо пристроена! Костик души во мне не чает…

— Не будем ссориться, — примирительно сказал Озиридов, делая новую попытку прижать ее к себе. — Ну же…

— Еще чего не хватало! — оттолкнув его, Манечка сердито отошла к окну, за которым рассыпались огоньки засыпающего города.

— Ах, я другому отдана и буду век ему верна! — не без сарказма продекламировал Ромуальд Иннокентьевич.

— Почему бы и нет?

— Смешно, милочка! — отвесив шутовской поклон, Озиридов круто развернулся и вышел из комнаты.

Полураздетая Дашенька… Раскрасневшийся ротмистр… Сопящий на диване Житинский.

4

С утра Пётр Белов съездил в город и привез в Сотниково присяжного поверенного. Освободившись, Пётр топтался перед большим пятистенком сельского схода, где и должен был состояться выездной суд. Анисима доставили еще вчера, и прошлым вечером Пётр с Татьяной попытались уговорить угрюмого солдата, охранявшего каталажку, хотя бы принять для отца узелок с домашней едой, но солдат отказался. Лишь пучил глаза и на все просьбы отвечал: «Не положено!»

Еще накануне в село прибыли коронные судьи, товарищ прокурора и присяжные заседатели, проживающие в дальних волостях. А теперь и толпа сельчан собралась у сельского схода. Выездная сессия Томского окружного суда была для них редкостным событием. Мало кто из живущих в Сотниково видел сразу этакое количество самого разного начальства, а потому каждого проходящего в избу провожали любопытными и оценивающими взглядами.

В сопровождении станового пристава, строго поглядывая на толпившихся вокруг крестьян, прошли коронные судьи, с ними товарищ прокурора. Поблескивая новыми галошами, осторожно прошел к крыльцу секретарь суда с пузатым саквояжем в далеко отставленной руке. Потом пошли присяжные заседатели: старый обрюзгший фельдшер, председатель кредитного товарищества из соседнего села, толстый, разодетый под барина, богатый крестьянин, сухой, как камышина, помощник управляющего кабинетским именем, владелец «Склада вина и спирта», инженер-путеец со станции Обь, близорукий сутулый аптекарь, красномордый колыванский прасол в бобровой шубе, чрезвычайно энергичный чиновник почтово-телеграфной конторы. Кивая односельчанам, прошли важно присяжные из своих — старик Зыков и кабатчик Лобанов.

Появился и Озиридов. Увидев Петра, тоскливо застывшего чуть в стороне от толпы, подошел к нему, подбодрил:

— Не робей, всё будет в порядке. Давай на это надеяться.