Суд Рейнмена

– Мама с Ариной здесь инкогнито, – пояснил Синдии Павел, отодвигая для неё кресло у стола. – По легенде, мои родители погибли в Австралийских Альпах. Я вас потом познакомлю.

Презентация оказалась скучной и затянутой. Жужжали видеокамеры, щёлкали фотоаппараты, Павел подписывал книги и отвечал на бесконечные вопросы и с улыбкой благодарно кивал в ответ на комплименты поклонников его творчества. Синдии было гораздо интереснее наблюдать за Павлом, сравнивать этого величественно улыбающегося человека во главе стола с тем парнем, с которым она провела ночь и утро. «Ночь и утро в Панацее», – почему-то вспомнила она заглавие американского рассказа из сборника новелл 70-х годов.

Павел вальяжно откинулся на спинку кресла, выражение лица стало благодушным, а в глазах плясали чёртики. Ни дать, ни взять, молодой мускулистый лев, отдыхающий в оазисе после успешной охоты. На вопросы он отвечал лениво, но с иронией и непонятно было, то ли он воспринимает церемонию всерьёз, то ли про себя первый над ней смеётся. Затянутый в блестящую чёрную кожу, Павел действительно походил на молодого хищника саванны. Да, это был он, Павел Валентинович Уланов – Тао Брэкстон, и ему не нужно было притворяться, Тао Брэкстон был не просто Альтер эго Павла – Павел умел оставаться самим собой и быть Тао Брэкстоном.

Внезапно Синдия заметила, что среди гостей нет Михаила и Жени и сразу догадалась, в чём дело. Женя должна была родить в первых числах июля.

Презентация уже подходила к концу, когда в зал поспешно вошёл Михаил, и Синдия даже не сразу узнала всегда такого элегантного лощёного прокурора. Михаил был растрёпан, небрит, без галстука, ворот рубашки распахнут, пиджак перекинут через руку, лицо бледное и невыспавшееся. Садясь в свободное кресло около Синдии, прокурор шепнул ей:

– Фу… Отсюда сразу в роддом побегу. Женьку ночью отвёз. По дороге звонил им, сказали, всё проходит нормально, к вечеру должна родить. С ума схожу от волнения!

– Я уверена, всё будет хорошо, – шепнула ему Синдия. – я рада за вас и Женю.

– Женька хочет, чтобы вы были крёстной матерью нашего сына. Надеюсь, вы согласитесь?

– Конечно.

– Спасибо.

За автографами к Павлу выстроилась очередь. Как он и предполагал, со стеллажа раскупили все книги, и продавцам приходилось несколько раз бегать на склад за пополнением. Михаилу Павел подарил «Каменную грозу» с дарственной надписью: «Михаилу и Евгении Волковым, моим лучшим друзьям, в их самый большой праздник!»

Когда гости и журналисты стали расходиться, Павел проводил Синдию к матери и отошёл переговорить с хозяином магазина.

Ирина Андреевна улыбнулась:

– Наконец-то я познакомилась со знаменитой Синдией Соболевской. Дети мне столько о вас рассказывали, что мне не терпелось увидеть вас воочию. Паша обещал познакомить нас.

– Надеюсь, он не очень смеялся, когда рассказывал, как я две недели прожила с ним по соседству, не зная, кто он такой?

– Я об этом узнала только сейчас. Паша всё говорил, какая вы необыкновенная женщина, и Арина вами восхищается. Вы очаровали моих детей.

– Ну, положим, Арина меня немного идеализирует…

– Я думаю, вы импонируете Арине потому, что заинтересовались её любимыми книжками. Со мной у неё в этом вопросе полное расхождение, потому что я всё время стараюсь привить дочке интерес к классике, а она сердится, думает, что я подавляю её свободу личности. Арина очень трепетно относится к своей независимости.

– У меня с дочерью та же проблема. По-моему, она не обошла никого из подростков.

– А сколько лет вашей дочери?

– Пятнадцать, в апреле исполнилось.

– Ясно. У меня с Ариной в её пятнадцать лет сладу не было. Потом она немного выровнялась, но всё равно очень упрямая, всё делает по-своему, берёт пример с брата. Паша с детства для неё идеал, пример для подражания. Даже удивительно, ведь он на семь лет старше, а такое взаимопонимание!

– Наверное, с похожими характерами им легче находить общий язык.

– Наверное. А мне-то каково? – Ирина Андреевна рассмеялась. – С Ариной ещё можно кое-как договориться, а Паша, если что-то задумал, его и тягачом не сдвинешь. Он ещё и в школу не ходил, маленький был, от земли не видно, голос тоненький, а как упрётся на чём-то – кошмар: брови нахмурит, кулачки сожмёт, весь подберётся и бьётся насмерть, и я даже тогда редко могла его переупрямить.

Синдия покосилась на Павла, беседующего с хозяином магазина. Трудно было представить себе этого двухметрового атлета малышом с тоненьким голоском. Ирина Андреевна заметила её взгляд: