Суд в Нюрнберге. Советский Cоюз и Международный военный трибунал

С этого момента допрос Руденко покатился вниз по наклонной. Риббентроп отвергал все обвинения и заявлял, что незнаком даже с теми документами, которые явно сам подписал. Другие линии допроса пресекал Лоуренс. Наконец Руденко в раздражении обратился к Риббентропу. «Как вы можете объяснить тот факт, что даже теперь, когда перед вашими глазами раскрылась вся панорама кровавых преступлений гитлеровского режима, когда вы окончательно осознали полный крах той гитлеровской политики, которая привела вас на скамью подсудимых, – как вы можете объяснить то, что вы до сих пор защищаете этот режим и, более того, до сих пор восхваляете Гитлера?» – прогремел он. Лоуренс указал, что это «неподходящий вопрос для этого свидетеля»[965].

Когда Риббентроп покинул свидетельскую трибуну, к некоторым его документам все еще оставались вопросы. Тем вечером на совещании Трибунала обвинение продолжало протестовать против использования документов из «Белых книг», доказывая, что они поддельные. Обвинители также отметили, что большинство документов, представленных Риббентропом, носят «сводный» характер (то есть их доказательства уже были представлены ранее) и потому Трибунал только зря тратит на них время. Хорн согласился отозвать сводные документы, но продолжал требовать принятия «Белых книг»[966]. Собравшись вновь на следующий день, судьи отклонили больше половины документов Хорна. Но большая часть спорных материалов осталась. Что хуже всего для советской стороны, Трибунал отклонил большинство документов Риббентропа о Мюнхенском пакте (на том основании, что переговоры, приведшие к заключению этого договора, не относятся к делу), но принял главные доказательства, касающиеся советско-германского Пакта о ненападении[967].

* * *

Нюрнбергский процесс принял крайне непростой для СССР оборот, как только начала выступать защита. Советская сторона вновь упустила из рук нарратив о войне. 4 апреля советский дипломат Михаил Харламов (член комиссии Вышинского) послал своему начальству в Отделе пропаганды ЦК партии секретный доклад о трудностях советского обвинения на этом, по его выражению, «новом этапе процесса». Ранее во время выступлений обвинителей союзники во Второй мировой войне выступали единым фронтом. Теперь, по словам Харламова, это кончилось. Ситуация особенно резко изменилась, когда судьи недавно решили отклонить большинство доказательств, касающихся Мюнхенского пакта: Руденко потерял важный рычаг. Вопреки «джентльменскому соглашению» обвинителей сосредоточить работу МВТ на преступлениях нацистов, Руденко больше не мог полагаться на западных коллег в том, чтобы не затрагивать в зале суда «события 1939 года»[968].

По мнению Харламова, советское обвинение не смогло добиться «раскола среди защиты» и подвергалось все более активным нападкам. Он докладывал, что подсудимые игнорируют французов, «угодничают» перед британцами и американцами и постоянно оспаривают советские доказательные материалы. Это ослабляет эффект от советских выступлений. Хуже того, подсудимые углубляют раскол между СССР и Западом, ставя в центр «польскую проблему». Харламов рассказал, как Трибунал позволил адвокату Гесса зачитать показания Гауса и как Риббентроп дал показания о том, будто бы Советский Союз подготовился воевать на стороне Германии «на определенных условиях». Он также написал, что британская газета «Дейли мейл» опубликовала показания Гауса еще до того, как судьи решили, можно ли позволить зачитать их в суде[969].

Харламов доложил, что показания Гауса были лишь последним звеном в цепи атак на Советский Союз в нюрнбергском зале суда – и что Руденко и Покровский недостаточно усердно отстаивают советские интересы. В частности, они не опротестовали ходатайство защиты о вызове немецких свидетелей Катыни. Харламов жаловался, что «фашистские мерзавцы», совершившие массовые убийства в Катыни, теперь появятся в суде и «будут болтать на весь мир». По мнению Харламова, ситуация в Нюрнберге была скандальной. Советский Союз – «страна победителей» – явился в Нюрнберг обвинять фашистов, а вместо того сам стал «объектом их провокационных выпадов»[970].

Харламов рассуждал, что последние трудности советского обвинения вытекали «из особенностей этапа процесса» в сочетании с напряженной международной ситуацией. Ранее из-за приятельских отношений между обвинителями советская сторона недооценила потенциальные проблемы. По словам Харламова, Руденко до сих пор «безосновательно» верит, будто западные обвинители защищают интересы Советского Союза. Хуже того, после выступлений советских обвинителей все, кажется, решили, что дело сделано. Горшенину и Трайнину даже позволили вернуться в Москву[971].