Суд волков

– Она живет лишь в моей памяти, ибо умерла много лет назад, задолго до того, как я встретил тебя в Аржантане.

Жанна испытывала танталовы муки, лишь обострявшиеся по мере того, как бежали дни и недели. Свое первое дитя она родила не по своей воле. Второе было бы желанным. И если существовал в мире мужчина, от которого она хотела ребенка, то это Исаак.

Горечь воздержания смягчала лишь нежность, которую она испытывала к Человеку с Зеркалом. И еще разум. Брак был абсолютно невозможен. Открытая связь вызвала бы скандал. Дела ее пострадали бы, лавки пришлось бы закрыть. Она слишком хорошо знала гнусные выдумки о евреях, будто они пекут мацу на крови христианских младенцев; если возникнет подозрение, что еврей постоянно бывает в "Большом пирожке", любой завистник тут же сочинит историю о том, как еретик на его глазах исполнял свои отвратительные обряды. Даже если королевская милость устоит перед злобной молвой, Жанну это не спасет.

Таковы ближайшие последствия.

А в дальнейшем рухнут все честолюбивые планы Жанны, которая мечтала пустить свой капитал в оборот. Ведь евреев ненавидели во всех христианских странах, и Франция не была исключением.

Исаак обрисовал ей ситуацию вполне ясно:

– Отца моего вместе с другими евреями изгнали из Кельна в 1424 году, а дядю – из Аугсбурга в 1439-м. Отец укрылся тогда в Париже, а я обосновался в Праге. Мы узнали, что наших единоверцев выгнали из Баварии в 1422-м и потом еще раз, в 1450-м. Нас гонят отовсюду по прихоти правителей и других богатых христиан. Мне пришлось покинуть Прагу в 1454-м, я долго странствовал по Италии. Я банкир. Это ремесло, доставшееся нам потому, что христиане считали его нечестивым, стало ныне законным, более того, завидным. Прежде считалось, что давать деньги в рост означает красть время у Бога. Наверное, теперь они пришли к выводу, что если Бог обладает всем временем мира, то его невозможно украсть. Это произошло несколько лет назад. И с каждым годом появляется все больше банкиров-христиан. Как только их гильдии обретают богатство и силу, они стараются нас прогнать.

Картина складывалась более чем мрачная.

– Жанна, – сказал он той ночью, – ты молода и красива, ты не можешь оставаться одна. А я тебе не пара.

Это был один из тех моментов, когда кажется, что злые ветры вот-вот загасят свечу, которая освещает душу. И душа превращается в осажденный замок. Жанна собралась с силами и решилась:

– Исаак, ты думаешь и говоришь как побежденный. Принадлежа к гонимому народу, ты постепенно становишься тенью самого себя. Продолжай в том же духе – и через пару лет превратишься в призрак, источенный лишениями и сожалениями.

– Что же мне делать?

– Исаак, я ведь не отрекаюсь от тебя. Не отрекайся от меня и ты.

Он сел в постели и раздвинул полог. В пламени свечи его тело отливало золотом. Он повернулся к Жанне, обнял ее и разрыдался.

– Я не могу обладать тобой, – проговорил он. – И жить без тебя не могу!

Потом он ушел в темноту в своем поношенном плаще с подлой нашивкой.

За два последующих дня Жанна много раз заново переживала эту сцену.

Исаак должен обратиться в католичество, решила она.

На пороге появилась кормилица, державшая за руку Франсуа. Мальчик бросился к матери. Она посадила его к себе на колени.

– Он хорошо спал, – сказала кормилица, – и я тоже.

Она села за стол.

– Хочешь бутерброд с пенкой и медом? – спросила Жанна у сына.

Не дожидаясь ответа, известного заранее, она приготовила бутерброд, протянула мальчику и наказала держать ровно, чтобы не стекал мед.

С лестницы послышался голос Гийоме:

– Хозяйка!

– Скажи ему, чтобы поднялся! – велела Жанна кормилице.

Кормилица вышла передать распоряжение. Через несколько секунд появился Гийоме, чуть запыхавшийся, возбужденный, разрумянившийся.

Он возмужал. Жанна смотрела на него с удивлением и теплотой. Он обладал всеми нормандскими качествами, какие ей нравились: честный, верный и лукавый.

– Хозяйка, первые яблоки пошли. Просто сахарные! Я подумал. .. Мы их оставим на ночь в тазу с вином и медом…

Жанна кивнула: она поняла. Яблоки пустят сок и получатся как будто в сиропе.

– Добавь щепотку корицы, – сказала она. Лицо Гийоме засияло.

– Здорово! – воскликнул он с ликованием. – Пять денье [2]!

– Пять денье, если сверху покрыть сметаной. Гийоме аж напыжился от гордости.

– Но продать их будет труднее.

– Так это ж для богатых клиентов!

Ей приходилось думать то о любви, то о тесте. То о своих лавках, то о банке. То о сегодняшнем дне, то о завтрашнем. Как убедить Исаака?

Случилось то, что должно было случиться.

Исаак только что ушел. Стоял конец октября, еще не рассвело, и Жанна решила немного понежиться в постели, прежде чем заняться делами.

Вдруг она услышала крики и в тревоге распахнула окно. Она узнала голос Исаака. В десяти шагах от ее двери. В нем звучало отчаяние. Кровь бросилась ей в лицо. Накинув на ночную рубашку плащ, она сунула в карман нож, схватила подсвечник и взяла в лавке толстую палку. Затем бросилась на улицу, в темноту.

В пламени свечи мало что разглядишь, но света хватило, чтобы увидеть дерущихся людей.

– Еврей! Денег у этой гадины полно!