Суд волков

Он улыбнулся. И поцеловал ее с добротой, дарованной ему от природы. Они направились в ближайшее поле.

– Я видела слишком много демонов в последнее время, – произнесла она. – Мы правильно поступили, что приехали сюда.

– Я понял это, когда ты спешилась, – сказал он. Небо заволокло тучами. Ветер трепал одежду. Первые капли дождя обратились в ливень. Они вернулись домой.

Большой ковер ее жизни едва не был разорван по воле Мастера. Но Жанна не допустила этого и сама встала к ткацкому станку. Когда они с Жаком вернулись в Париж, она сказала:

– Давай уедем на время из этого города. Здесь сейчас опасно. Судьба сблизила нас с югом. Послушаемся ее. Франсуа и Жозеф в Орлеане. Наши земли – в Берри, под Шатору. Мануфактура – в Лионе.

Он напомнил ей, что расстояние между Шатору и Лионом не намного меньше, чем между Парижем и любым из этих двух городов.

– Наши предприятия слишком разбросаны, – сказала она. – Лавки здесь, мануфактура там, земли далеко, твои банковские дела еще дальше.

– Если мы уедем из Парижа, – заметил Жак, – мне придется отказаться от намерения попросить королевскую привилегию на сукно. В таком случае нам действительно лучше уезжать на юг. Но мы можем выбирать только между Лионом и Марселем, потому что Лион – самая большая в Европе ярмарка, а Марсель – порт, где Франция принимает чужое и вывозит свое. Оттуда получаем мы товары из Италии, пряности из Африки и с Востока, оттуда уходят корабли, нагруженные шерстью, сукном и драгоценными тканями. В обоих городах торговля и банковское дело неотделимы друг от друга.

– Давай не будем принимать решение сейчас, – ответила она. – Я верю, что в конце концов мы сумеем все это объединить. Но я чувствую, что в Париже дует недобрый ветер.

Этого нельзя было не заметить. Людовик XI вел свой корабль грубо, рывками. Сегодня он отменял то, что сделал накануне, приводя в замешательство и друзей и врагов.

Так, бросив в тюрьму Фюме, врача своего отца, он затем назначил его своим личным лекарем, а потом докладчиком королевского двора о поступающих прошениях и жалобах. Смещенный накануне коронации Пьер Дориоль, член Палаты счетов, попал в фавор и в королевский совет. Пьер де Врезе, фаворит покойного Карла VII, сначала ударился в бега, и его имущество было конфисковано, но чуть позже он тоже вернул себе королевскую милость и вместе с ней имущество. Более того, его сын женился на одной из дочерей Агнессы Сорель и Карла VII, следовательно, сводной сестре Людовика, и Врезе таким образом оказался дядей короля! Служители государства, чья единственная вина состояла в том, что они служили ему верно, были брошены в тюрьму, а затем полностью оправданы. Так освободили Жана и Робера д'Эстутвилей, которые провели долгие месяцы на зловонной соломе и жидкой тюремной похлебке: никакой вины за ними не нашли. Оба брата тут же вернулись к делам. Но при этом помиловали и заклятых врагов короны вроде Иоанна II Алансонского и пресловутого Иоанна V Арманьяка, уличенного в инцесте: оба были полностью восстановлены в правах и получили назад свои владения. И еще одно, в высшей степени странное решение: король даровал Арманьяку титул герцога Немурского со всеми положенными привилегиями. Однако этих двух сеньоров официально осудил парламент. Что ж, правосудие теперь отменено?

Каждое утро живая газета оповещала всех торговцев, в том числе и Жанну, о том, что произошло накануне и чуть ли не в тот же день. Такой-то, некогда грабивший путников на большой дороге, стал капитаном лучников в том самом городе, где его едва не повесили. Другой, многие годы скрывавшийся за неуплату долгов, получил назначение в Палату счетов.

Даже дипломатические новости не ускользали от внимания простых людей: так, фламандские суконщики сообщили Жаку, что король долго проторчал в Понтье, ожидая Уорвика, эмиссара английского короля Эдуарда IV, и что такой афронт не сулит ничего хорошего.

Всеобщее недовольство делало народ непочтительным к власти. И склонным к мошенничеству: зачем платить налоги этому королю – безумному и вместе с тем унылому?

Парламент оскорбился, народ же никак не мог понять резких поворотов в политике своего короля. Поступал ли он так из милосердия? Или по расчету? Или как бог на душу положит? Все зависело от настроения монарха, и вот к власти стали приходить люди, чьей единственной заслугой было то, что они делили с дофином изгнание.

Эти скандальные странности были объяснимы и отчасти даже оправданны. Людовик долго жил один, ненавидимый своим отцом и королевством, союзников же обретал лишь по мере того, как Карл приближался к своему концу, причем это были люди скромных способностей, оказавшиеся негодными Для службы действующему королю. Его постоянно предавали и заключали с ним союз лишь из соображений выгоды. Он не мог рассчитывать ни на кого и ощущал себя одиноким. А одиночество королей сплошь и рядом порождает в них самодурство. Людовик использовал людей, как ребенок, который то и дело пересаживает своих кукол. Во всяком случае, так это выглядело со стороны.