Суд волков

Сверх того, очевидные притязания Карла Смелого на Верхний Эльзас крайне тревожили как обитателей Страсбурга, так и швейцарцев: ведь если бы Бургундцу и в самом деле удалось завладеть этими землями, он воссоздал бы древнюю Лотарингию, что означало конец свободной торговле, которая обеспечивала благосостояние города и других поселений по обоим берегам Рейна.

До сих пор Страсбург был в своем роде независимой республикой, где светская и духовная власть, то есть бальи с одной стороны и архиепископ с другой, превосходно уживались, радея о процветании населения. Внезапно Бургундец назначил своего бальи, Петера Хагельбаха. Жители Страсбурга сразу возненавидели его за грубость и явные намерения втянуть город в чрезвычайно невыгодный конфликт между французским королем и мятежными принцами.

Александр Люксембургский быстро стал поборником и даже оплотом независимости города. В конечном счете, он представлял папу, а Павел II больше благоволил Людовику, чем Карлу. Таким образом, князь-архиепископ превратился в защитника свободы Страсбурга.

Он появился на улице Труа-Кле лишь за неделю до Рождества 1467 года, естественно, в сопровождении своего асессора и секретаря. Библия была уже отпечатана и даже переплетена в рыжеватую кожу с клеймом Труа-Кле, выдавленным под воздействием высокой температуры на прекрасном золоченом корешке с восемью прожилками.

Александр Люксембургский был мал ростом, он компенсировал это высокомерным тоном и высокими каблуками. Прелат пришел в восторг от книги, положенной на высокую подставку. Франсуа медленно переворачивал перед ним страницы.

– Изумительно! – прошептал он. – Изумительно! Мне не подобает говорить такое, но это красивее, чем Библия нашего дорогого Ментелина, которая, однако же, замечательно издана. Кто рисовал эти миниатюры?

– Я, ваше преосвященство.

– Они показывают, что ручная работа намного лучше. Но боюсь, это будет слабым утешением для монахов-переписчиков, которых вы с Ментелином оставите без работы.

– Ручную работу всегда будут ценить, ваше преосвященство.

– И сколько экземпляров этого шедевра вы напечатаете?

– Сколько пожелает ваше преосвященство.

– И все они будут украшены этими буквицами?

– По желанию покупателя, ваше преосвященство.

– И какую цену назначите вы за украшенный экземпляр?

– Пятьдесят экю, если угодно будет вашему преосвященству.

Прелат кивнул.

– Угодно, – сказал он. – Мне нужно десять таких книг. Я забираю с собой эту, которую подарю его святейшеству папе Павлу Второму. Второй экземпляр пойдет его высочеству императору Максимилиану, третий…

Купленный экземпляр завернули в тонкую ткань, и асессор принял его в руки так, словно нес Младенца Христа.

Пятьсот экю, шестьсот восемьдесят семь с половиной ливров! Франсуа почувствовал, что у него вырастают крылья.

Арминий и Кокельман подмигнули ему.

– Как объяснить, мэтр Франсуа, – спросил князь-архиепископ, – что вы, парижанин, приехали в Страсбург и начали создавать подобные шедевры, тогда как в Париже, сколько мне известно, печатни пока еще нет, хотя талантами этот город не обделен?

Франсуа на мгновение задумался.

– Не знаю, ваше преосвященство. Мне кажется, что искусством, подобным моему, можно заниматься только в спокойствии душевном, а в Париже такого спокойствия редко удается достичь.

Князь-архиепископ усмехнулся:

– Для своего возраста вы проницательны! Борьба за власть смущает душу, как омуты тревожат гладь пруда.

С этим он ушел.

Поскольку бальи Хагельбах был слишком занят политикой, чтобы проявить интерес к новой печатне, "Мастерскую Труа-Кле" посетил бургомистр города. Узнав, что князь-архиепископ приобрел для себя экземпляр, он пожелал купить такой же. Но торговался жестоко, и Франсуа в конце концов уступил: отдал книгу за сорок семь экю вместо пятидесяти, подчеркнув, что делает это в знак уважения к высокому рангу покупателя, и попросив никому об этом не рассказывать.

Франсуа решил печатать свои буквицы в красном цвете, что вынудило его искать устойчивые карминовые чернила. Они же были необходимы и для его миниатюр.

Соборные монахи-переписчики, не слишком обрадованные приобретениями князя-архиепископа, отправили делегацию на улицу Труа-Кле.

– Как будто недостаточно Ментелина! Вы похитили у нас работу двадцати лет! – пожаловался их предводитель, оглядывая все вокруг с таким видом, словно оказался в логове дьявола.

– Нет, отцы мои, – сказал Франсуа, – просто мы делаем за год то, что вы сделали бы за двадцать лет. Но в мире хватит текстов, чтобы обеспечить вас работой на долгие времена.

– Вы уверены, что Враг не приложил к этому свою руку? – спросил монах, подозрительно уставившись на прессы и махнув в их сторону рукой.

– Если бы это было так, – с улыбкой ответил Франсуа, – уже давно печатня наша сгинула бы, ведь мы распространяем слово Божие. Именно поэтому князь-архиепископ удостоил нас своим благословением.

Это служило напоминанием, что в жалобах своих монахи не должны преступать определенных границ. Они удалились, вздыхая.