Суд времени. Выпуски № 01-11

Млечин: А надо было как большевики — практически, черт с ним со всем, прекращаем войну, зато власть у нас. А эти потеряли власть.

Сахаров: Ну, большевики так и сделали.

Млечин: Так, может, этим надо было также?

Сахаров: Они сказали — к черту войну, мы прекращаем войну, заключили Брестский мир и отдали половину, часть западной России.

Сванидзе: 20 секунд добавляю.

Млечин: Может, надо было Временному правительству так поступить и сейчас бы были у власти?

Сахаров: Но тогда бы мы критиковали Временное правительство за антигосударственность, за измену Родине. Но это не произошло.

Млечин: Спасибо.

Сванидзе: Спасибо. Андрей Николаевич, я хочу задать Вам уточняющий вопрос. Вы сейчас сказали, что если бы Временное правительство на это пошло, их бы судили за измену Родине. То есть Вы считаете, что лозунг о превращении империалистической войны в гражданскую, это, в общем, фактически была измена Родине — я правильно Вас понимаю?

Сахаров: Ну, а как, по иному, судить? Если страна воюет, армия воюет, если народ действительно охвачен патриотическими чувствами, а его призываю прекратить, повернуть, развалить армию — что это такое? В нормальном обществе в любой стране цивилизованной — Англия, Франция, Америка, Германия та же самая — это было бы квалифицировано как измена Родине.

Сванидзе: Спасибо.

Сахаров: Это нормальное явление.

Сванидзе: Спасибо. Благодарю Вас. Сторона защиты может задать вопрос свидетелю обвинения.

Кургинян: Андрей Николаевич, это очень ценностная позиция. Наверное, она отвечает Вашим ценностям. Но…

Вы знаете, я вступил в КПСС после того, как из нее побежали галопом некие люди, которые раньше осуждали меня за ревизионизм. Такая ценность, наверное, предполагает, что в советский период Вы не были ни в партии и ничем не занимались там — этой историей, в пределах нее? Вы какую-то такую позицию — «для большевиков Родины не существовало» — а как это Вы докажете? Они умирали за нее, они шли на смерть, на пытки. Это живые люди, у них остались семьи. Эти семьи нас сейчас слушают. Мой дед, и, так сказать, другие мои родственники перешли к большевикам, потому что они сказали, что только для них Россия существует, и называли очень неприличными словами всех остальных — тех, кто предал Родину. Я убежден, что члены моей семьи были искренни во всем этом, они доказали это тем, что их потом уничтожили в 1937 году и так далее. И они стояли за свои принципы. Как же Вы так говорите, что для большевиков не было Родины? И Вы всегда так считали? Вот все время?

Сахаров: Надо рассматривать вопрос конкретно. В то время в 1917 году этой Родины для большевиков не существовало. Но в 1941 году это была Родина, за которую дрались советские солдаты. Как российские солдаты дрались за свою Родину в 1914 году.

Кургинян: Но в промежутке был Халкин-Гол…

Сахаров: Надо вопрос ставить конкретно, конкретно, понимаете? Конкретно.

Кургинян: Простите, но перед этим было написано стихотворение: «Но мы еще дойдем до Ганга, / Но мы еще умрем в боях, / Чтоб от Японии до Англии / Сияла Родина моя».)

Сахаров: Это была утопия, конечно, Вы правы.

Кургинян: Это была утопия, но они готовы были за эту утопию умирать. По всему миру шло название «Роса примавера» — Красная весна. Они умирали за Красную весну. Они пели все — «мы идем умирать за Красную весну».

«И я, как весну человечества, рожденную в трудах и в бою, пою, мое Отечество, республику мою»…

Сахаров: Я Вам больше скажу даже — умирали и в Анголе, умирали и в Африке, умирали повсюду. Вопрос заключается в другом — надо ли было это делать? Умирать за Африку, за Анголу, за Кубу и так далее, и так далее…

Кургинян: Я понимаю, что надо было умирать за проливы?!

Сванидзе: Я понимаю, здесь может быть есть взаимное некоторое непонимание? Потому что речь идет об умирании за Родину или за идеалы революции — это не вполне одно и то же. Если я правильно понимаю вас, то здесь разногласия именно в этом.

Кургинян: Я хочу по этому поводу Вам ответить. Для них это была Родина. Красная Россия — была Родина. Республика моя. Он не говорил, что я умру за коммунизм — за мою Республику, за Красную весну. Это был высочайший идеал Родины!

Сванидзе: Спасибо. Сторона защиты, прошу Вас.

Кургинян: Теперь я хочу прийти к вопросу о Милюкове. И прошу вывести доказательство № 5 по поводу ноты Милюкова.