Суд времени. Выпуски № 23-34

Кургинян:Это гестапо. « Тебе, милая доченька», — это тоже факт, это архив, — « надо знать, за что пошла на смерть твоя мама, за что шли на смерть бесчисленные тысячи борцов. Мы защищали Советскую власть и идеалы Коммунистической партии. Это означает, что я отдаю свою жизнь за тебя, за твое будущее. И так все. Мы идем на смерть за светлое будущее и счастье молодого поколения».

Я должен сказать, что эта Геринберг — погибшая подпольщица, в 44-м году писавшая письмо своей дочери — это «антропологическая катастрофа»? У меня другой взгляд на антропологическую катастрофу. Антропологическая катастрофа — это член КПСС, желательно ЦК КПСС, который сытно ел, пользовался всеми благами, а когда почувствовал, что ветер дует в другую сторону, он побежал в антисоветизм и стал первым в этом антисоветизме, чего не позволяли себе делать нацисты.

У нас разные взгляды на антропологическую катастрофу. Но чем смотреть на эту катастрофу, я бы просто попросил и дал бы опять свое время, которое у меня есть, Бушину…

Сванидзе:Тридцать секунд.

Кургинян:…человеку, который, так сказать, пережил войну и который провел ее — фронтовику, публицисту, писателю — сказать, что он думает о реальном советском человеке. Он, как фронтовик, человек поколения и судьбы, которую я бесконечно уважаю.

Сванидзе:Тридцать секунд.

Кургинян:Пожалуйста, говорите.

Владимир Бушин, писатель, публицист:Я хочу вам рассказать об одном советском человеке. Это мой родной отец. Он был царским офицером. Он кончил Алексеевское Юнкерское Училище, которое было в Лефортове, вместе с будущим маршалом Василевским. В 1917 году вместе с сотнями тысяч русских офицеров он перешел на сторону народа. Со временем он стал членом партии Коммунистической. И вот позвольте, я прочитаю 16 строк моего стихотворения, посвященных ему.

Воспоминания в Крыму об отце

Он умер от чахотки в сорок.
Его в Крыму бы полечить,
Но нелегко сюда в ту пору
Путевку было получить.
Да впрочем, и не в этом дело,
А в складе том умов, сердец,
При коем дух превыше тела.
Таким и был он, мой отец.
То парт ячейка, то субботник
И всюду первым, не вторым.
То мореплаватель, то плотник.
И где там Крым? Какой там Крым?
А я, продукт эпохи новой,
Дитя литфондовских щедрот,
Благополучный и здоровый,
В Крыму почти что каждый год.

Сванидзе:Спасибо. Я, поскольку речь зашла о войне, прежде, чем предоставить возможность Леониду Михайловичу задавать вопросы оппонирующей стороне… Поскольку речь зашла о войне (тема святая), я должен в порядке реплики сказать две вещи.

Первая. Сергей Ервандович, Вы приводили страшные совершенно, очень драматичные, трагические примеры из жизни — и, действительно, геройство наших людей, наших солдат, оказавшихся в германском плену… Но мы с вами знаем прекрасно, что эти герои не были оценены на Родине. Что существовал сталинский приказ, согласно которому каждый человек, каждый советский солдат и офицер, оказавшийся в германском плену, был врагом народа, изменником Родины. Не надо спорить.

Бушин:Не было этого приказа.

Сванидзе:Не спорьте со мной. Вы спорите с тем, что Дантес убил Пушкина. Не нужно. Это факты. Известен этот приказ.

Кургинян:Мои друзья пришли из плена и сделали тут карьеру! И что?

Сванидзе:Мало того… Мало того, Сергей Ервандович, и члены семей наших пленных, миллионов пленных, жены, братья, родители, дети были приравнены к изменникам Родины.

Бушин:Неправда!

Сванидзе:Все эти люди…

Бушин:Это ложь!

Сванидзе:…которые геройствовали в германском плену, потом…

Бушин:Это вранье! Это постыдное вранье!

Сванидзе:Это — первое.

Кургинян:Николай Карлович, спасибо Вам, что вы так «объективно» судите!

Сванидзе:Да, я объективно…

Кургинян:Спасибо Вам! Спасибо!

Сванидзе:Да, Сергей Ервандович, я сужу объективно…

Кургинян:Объективность рвется из каждой клетки Вашего тела!

Сванидзе:Сергей Ервандович, я сужу объективно. Потому что я не хочу, чтобы было вранье про великую войну. Я не хочу, чтобы было вранье про нашу историю.