Суд времени. Выпуски № 23-34

Поэтому я против одного: против того, что мы стали относиться облегченно к ответам на очень сложные вопросы и выносим однозначные вердикты — виновен, невиновен, хороший, плохой. Это была очень мучительная история, которая требует от нас понимания, сострадания, любви, уважения. И вот здесь, мне кажется, осуждать никого не надо, в том числе даже Протопопова.

Млечин:Спасибо. Владимир Михайлович, пожалуйста.

Лавров:Абсолютное большинство историков согласно в том, что Россия шла к революции. Она произошла бы, даже если бы Распутина вообще не было бы. Это безусловно. Можно ли было этого избежать? Чтобы этого избежать, нужно было, с одной стороны, быть таким вот государственным преобразователем, каким был Столыпин, и одновременно таким кровавым усмирителем, как Петр I. Николай II не был ни тем, ни другим. Он обладал другими качествами, благодаря которым он стал русским святым.

Сванидзе:Прошу Вас, Сергей Ервандович. Ваши вопросы.

Кургинян:Скажите, пожалуйста, вот генезис раскола.

Варламов:Вы имеете в виду какой раскол?

Кургинян:Вы говорите: произошел раскол в царской семье, произошло то самое. Но у этого раскола есть генезис.

Варламов:И?

Кургинян:Имеем мы право обсуждать генезис?

Варламов:Имеем, конечно.

Сванидзе:То есть происхождение и развитие.

Кургинян:Да. Происхождение, развитие, причину.

Варламов:Я думаю, что в значительной степени Романовы, в отличие от Николая Александровича и Александры Федоровны, были людьми, к сожалению, которые плохо соответствовали той роли, которую они были призваны исполнять. Елизавета Федоровна — это особый случай, но, в принципе, они часто нарушали те обязанности, которые должны были выполнять. Я имею в виду и морганатические браки, я имею в виду достаточно холодное отношение к религии у очень многих из них. Это были люди, которые — опять-таки тут не должно звучать осуждений, это скорее констатация факта — вряд ли понимали, что происходит с Россией, и жили достаточно отдельной от нее жизнью. И Александра Федоровна, и Николай Александрович очень выгодно отличались от них на этом фоне. И поэтому это тоже обусловливало их одиночество среди…

Кургинян:Даже матушка не понимала ничего?

Варламов:Ой, что касается матушки… Я, честно говоря, хуже представляю себе личность этой женщины…

Кургинян:Мне, по-моему, кажется, что она была умнейшей женщиной.

Варламов:Очень может быть.

Кургинян:Политически очень тонкой.

Варламов:Я не чувствую себя экспертом в этой области, но, честно говоря, я думаю, что все они находились на очень…

Сванидзе:По воспоминаниям, очень умная, тонкая, сильная женщина.

Кургинян:Да, волевая.

Варламов:Понимаете, нам очень легко судить и размышлять так. Я тоже так думаю: как было бы хорошо, если бы Распутин лечил наследника, сидя в Сибири, и ничего бы не было. Больше того, я говорил вчера о митрополите Вениамине Федченкове, который оставил лучшие, на мой взгляд, воспоминания о Распутине. У него в его книге воспоминаний «На рубеже веков» есть еще один эпизод, с Распутиным никак не связанный, но очень показательный: он говорит, что в той деревне, где он вырос, была старуха, которая умела останавливать кровь. Но если представить, что в царский дворец попал бы не Распутин, а эта старуха, то действительно, может быть, русская история пошла бы каким-то другим путем. Но она пошла именно этим путем.

Кургинян:Вы согласны, что кому много дано, с того много спрашивается.

Варламов:Вы имеете в виду кого?

Кургинян:Мы имеем в виду, что мы, конечно, должны сострадать властителям, но должны ли мы сострадать и подданным?

Варламов:Всем должны сострадать.

Кургинян:Ну, а если по вине властителей гибнут подданные, то как нам быть?

Варламов:Нам надо понимать некоторую неразрешимость, трагическую неразрешимость этой ситуации.

Кургинян:А исторические уроки?

Варламов:Мне, честно говоря, слова «исторические уроки» набивают оскомину от советской школы. Я вот лучше вспомню «Медный всадник», где очень хорошо показано поэтом, который лучше многих историков, я думаю, чувствовал, что такое русская история, вот это трагическое противоречие между маленьким человеком Евгением с его правдой и царем Петром с его правдой. И, в общем, не становился бы ни на чью сторону, а точнее — и на ту, и на другую.

Кургинян:Как сказать. Скажите, пожалуйста,

Сванидзе:Время.

Кургинян:…эта фраза вам ничего не говорит:

Где государь?
В своей опочивальне
Он заперся с каким-то колдуном.
Так вот его любимая беседа:
Кудесники, гадатели, колдуньи —
Все ворожит, как красная невеста.
Хотел бы знать, о чем гадает он.

Варламов:Ну и что?

Кургинян:Это «Борис Годунов».