Суданские хроники

При вступлении своем на царство Исхак послал в Биру одного дьогорани, чтобы тот убил курмина-фари Усмана, и вознаграждением установил ему тридцать коров, из коих ни одна никогда не телилась. Дьогорани убил Усмана /96/ и вернулся. Аския целиком выдал ему награду, но, когда тот отправился к себе на родину, велел его убить — и тот был убит.

Затем Исхак убил курмина-фари Хамаду, сына Арьяо, и назначил после него Али-Касиру. Потом он спросил о Сума-Котобаки: жив тот или нет. Ему сообщили, что тот жив; он повелел его выпустить и привести к себе. И когда Сума-Котобаки предстал перед аскией, Исхак сказал ему: "Подобный тебе, который знает добро и благодарен за него, это тот, кто заслуживает быть приближенным и сделанным опорой и товарищем. Я желаю возвратить тебя на твою должность уважаемым и почитаемым!" Но тот ему ответил: "Меня просил об этом праведный и благословенный государь — он не получил этого. А уж тем более — ты, который ничто!" — и Исхак его убил.

Позднее у аскии в сердце возник великий страх перед хи-коем Букаром-Али Додо. И он сказал хомбори-кою, что повелевает ему ехать вместе с тем, схватить его и заковать в железа. Когда аския Исхак решил ехать, то он сказал в своем собрании: "О хи-кой, ты [будешь] вместе с хомбори-коем!" Букар-Али промолчал и не ответил ему. Тогда Исхак сказал: "Эй, хи-кой, ты — с хомбори-коем!" Но тот молчал. Тут аския сказал: "Эй, Букар, ты должен быть вместе с хомбори-коем!" Букар поспешил встать, [сказав]: "Слушаю и повинуюсь! Теперь я узнал, что Букар-Али — тот, кто должен поехать вместе с хомбори-коем. А что касается хи-коя, то он с хомбори-коем не поедет". И люди подивились превосходному его соображению и его знанию ответа. А Исхак назначил после него хи-коя Мусу.

Затем аския совершил молитву в праздник жертвоприношения в Кабаре в конце [девятьсот] сорок восьмого [года] [27.III.1542]. А в девятьсот сорок девятом [17.IV.1542— 5.IV.1543] он совершил поход на Табу — окраину страны султанов Бендугу. Когда же возвращался, то проехал через Дженне и совершил в нем пятничную молитву. Когда аския хотел войти в соборную мечеть, то увидел поблизости от мечети, с восточной стороны, очень большую свалку нечистот. Он сказал: "Выбросить вон!", и люди не совершили пятничную молитву, пока слуги Исхака не убрали свалку так, как будто ее никогда там не было, ибо решения его были строги.

Когда они окончили пятничную молитву, аския задал некоторые вопросы кадию ал-Аббасу Киби. А Махмуд Багайого сидел напротив кадия; он был из его старших помощников и спешил отвечать. Когда же аския достиг Гао немного спустя, к нему явился посланец жителей Дженне с известием о смерти кадия ал-Аббаса, да помилует его Аллах Всевышний, прося у ас-кии разрешения назначить кадия. Исхак сказал: "Разве же там /97/ нет кадия?" Они ответили: "Мы его не знаем..." Аския заметил: "Он сам знает — [тот] учитель, с черными веками, тучный и короткий, который мне отвечал в момент, когда разговаривал я с покойным. Он-то знает, что он — кадий, поэтому и торопился отвечать мне. Разве же кто-либо из факихов, кроме кадия, может то? Так идите, ведь он — ваш кадий еще раньше!"

А фаран Али-Котийя по возвращении своем из похода на Табу в кознях своих против аскии Исхака дошел до того, что ждал от того невнимательности, чтобы его убить. Но аския Исхак понял его и начал принимать против него предосторожности. Аския достиг гавани Кабары, явился в Томбукту, чтобы приветствовать кадия факиха Махмуда, приветствовал того и вернулся. А когда достиг гавани, поспешил войти в челн. Когда Али-Котийя это увидел, то поторопился приблизиться к аскии, но тот велел гребцам удалиться на середину реки. Фаран же, не зная, шел запыхавшись, пока не вошел в реку по колено. А когда отчаялся в этом, сказал: "Ах, так обстоит дело!" — и ушел в сильной ярости.

Когда аския достиг Гао, то послал к жителям Тендирмы [сказать], чтобы они прогнали фарана. И тот бежал один в землю Вадаи; но его схватил некий человек и продал. Али-Котийя был закован в железа и поливал сады, пока в один прекрасный день не увидел его один из арабов, который приезжал к фарану для продажи лошадей в дни его мятежа и притеснений с его стороны. Араб остановил на нем взгляд и сказал: "А ты как будто фаран Али-Котийя..." И последний бросился в колодец; там и была его смерть.

В дни высокомерия своего Али-Котийя попирал ногами права свободных, продавая их [в рабство]. Жалобы на него достигли кадия Махмуда, и тот однажды посетил фарана /98/ и сказал: "Почему ты продаешь свободных? Или не боишься ты, что они продадут тебя?" От речи отца благословений фаран чуть не лопнул от ярости, но выразил удивление ею и отрицал это, сказав: "Как это я буду продан?!" И потому Аллах подтвердил речь этого сейида о нем.