Суданские хроники

А из [примеров] его благожелательности и его уважения к ученым и праведникам и его терпеливости по отношению к ним — то, что мне рассказал один из наших наставников [о том], что случилось между аскией и факихом Ахмедом ибн Мухаммедом ибн Саидом, потомком кадия Махмуда ибн Омара ибн Мухаммеда Акита, когда Ахмед пришел к аскии в Гао с господами факихами Мухаммедом Багайого и его братом Ахмедом — сыновьями кадия Махмуда Багайого, да помилует их Аллах, [и] когда аския Дауд приказал, чтобы один из них двоих принял должность судьи в Дженне, и упрашивал их обоих о том. И уговаривали их люди, но [кандидат] отказался. Аския же усилил настояния в том, так что они оба бежали, вошли в мечеть и оставались в ней несколько месяцев. Каждый день к ним приходили посланцы аскии, пока не были оба они прощены. Тогда аския сказал: “Нет прощения, пока они двое не прибудут ко мне в Гао, а мы будем благословлены через их появление!” И они выехали /114/ к нему, а вместе с ними выехал к нему факих, упомянутый Ахмед ибн Мухаммед ибн Саид, пока они не приехали к аскии. А их приезд пришелся на пятницу. Факих Ахмед ибн Мухаммед ибн Саид пришел к аскии один, оставив обоих упомянутых шейхов в гавани, т. е. в гавани Гао. Факих вошел к нему и нашел аскию в пятничном собрании, согласно их обычаю, а позади него стояли его рабы-евнухи; было их около семисот. На каждом из них было шелковое одеяние. И если аския желал харкнуть или сплюнуть, к нему опешил один из евнухов и протягивал ему свой рукав, и он в него сплевывал; потом евнух вытирал его рот от мокроты. Факих вошел, а аския встретил его пожеланием благополучия, так что почти встал навстречу ему; но только аскии, когда сидят на своем троне в своих собраниях в пятницу или в день праздника, то ни к кому не встают, и никто не садится вместе с аскией на его трон. Потом аския велел удалить людей — и они были выведены, чтобы аския остался один с тем шейхом. И когда он с ним уединился, то встал к нему, неся в руке молитвенный коврик, расстелил его для факиха, усадил того на него, принес шейху подушку, поцеловал его руку и погладил ею свое лицо. Затем Ахмед ему рассказал о пребывании двух шейхов в гавани, а аския возрадовался им и возвеселился. Потом аския приказал аския-альфе Букару Ланбаро и хи-кою, чтобы они отправились туда, и велел оседлать двух лошадей и отвести их к шейхам, чтобы они поехали верхом на них, и [это] сделали. Он назначил им дом, в котором бы они остановились. А факих Ахмед остался у аскии, и они беседовали. И сказал ему факих Ахмед: “Я тебе поразился, когда вошел к тебе, и посчитал тебя только безумцем, порочным и бесстыдным, когда увидел, как ты отхаркиваешься в рукава рубах, а люди ради тебя носят прах на головах своих!” Аския рассмеялся и сказал: “Я не был безумен, я в своем уме. Однако я глава безумцев, порочных и возгордившихся; потому я и делаю себя самого безумным и напускаю на себя джинна ради их устрашения, чтобы они не посягали на права мусульман!”[270], /115/ Потом аския велел принести ему трапезу и умолил факиха Ахмеда, чтобы он поел с ним ради Аллаха. Факих согласился. Но аския сделал три глотка, затем перестал, приказал привести своего коня и оседлать — и другую лошадь, для факиха Ахмеда, чтобы тот ехал верхом на ней. Ахмед отказался; ехать верхом и пошел с аскией пешком, пока они оба не пришли к жилищу шейхов, в котором аския повелел их поселить. И вошел факих Ахмед, потом вошел аския и склонился над головами шейхов, поцеловав их и приветствовав лучшим приветствием и почтением. И [так] — до конца рассказа, с огромным гостеприимством и посещением двух шейхов каждым вечером вплоть до их возвращения с дарами, которыми аския их снабдил.

Взгляни на его благодеяние и его уважение также [в случае] с факихом Ахмедом ибн Ахмедом ибн Омаром ибн Мухаммедом Акитом, дедом Сиди Ахмеда Баба ибн Ахмеда, из того, что упоминает сам Ахмед Баба в жизнеописании своего упомянутого родителя. Он говорит: когда заболел тот, т. е. упомянутый родитель его Ахмед, да помилует его Аллах, в Гао в одном из своих путешествий, великий государь аския Дауд приходил к нему вечерами, чтобы провести у него вечер, пока тот не выздоровел, — из уважения, согласно тому, что упоминает автор; я прочел то в “Кифайат ал-мухтадж”. Говорят, один из ученых прочел аскии слова Его, велик Он и славен: “Никогда не достигнете вы благочестия, пока не будете расходовать то, что любите”[271]. И попросил его аския дать их толкование, и тот их истолковал. А у аскии были кровная черная верховая лошадь и роскошная зеленая сусская рубаха. Он велел доставить лошадь, ее привели в совет, и аския сказал: “Нет в моей собственности коня, который был бы мне дороже этой лошади, а эту породу среди лошадей я люблю больше, чем все породы. И точно так же дорогая сусская зеленая рубаха для меня самая любимая из одежд!” — и подарил обе вещи прочитавшему и истолковавшему [стих]. Завершено.