Суданские хроники

Аския Исхак был благороден, добр, щедр и приятен лицом. Он достиг предела в раздаче милостыни и дарении[319], любя ученых и почитая их. А из [сообщений] о его к ним уважении и об отсутствии у него заботы о богатстве — то, что мне рассказал мой наставник, факих Махмуд ибн Мухаммед: будто аския сидел субботним вечером напротив мечети Гао, пока не подошла к нему небольшая кучка посланных из земли Бара, желая передаться под его покровительство. Аския Исхак спросил их, откуда они явились. Те ответили: “Из города Анганды...” Он сказал: “А как вас зовут?” Старший из них ответил: “Что до меня, так мое имя Хамаду ибн Букар, а что касается этой женщины, — и он указал на некую из их женщин, — то она моя жена, и ее имя — Соно бинт Сори. Что же до этого моего товарища, то его имя — Хамаду ибн Дьенке-Гоу; а эта его жена — сестра моя, имя ее — Бана бинт Тай. А что касается третьего, то его зовут Салих ибн Бата...” Тогда аския им сказал: /144/ “Из какого вы племени?” И ответил старший из них: “Что касается меня, так [я] из сонгаев; что до того, так он один из зинджей-багабер, а что же касается этого, то [он] из дьям-кириа”. — “Ты сказал правду, — заметил уандо, — однако его мать — зинджка, из зинджей Анганды!” Тогда аския обернулся к сидевшим вокруг него и сказал: “Знаете ли вы их? Разве же Анганда не была собственностью шерифа Ибн ал-Касима?” Они ответили: “Да!” Аския сказал: “А остались ли в Анганде остатки сонгаев?” Те ответили: “Нет, их привела к исчезновению война ши Али. А этот [человек] — лжец, сбежавший сам от шерифа Ибн ал-Касима!” Тут аския обратился к Хамаду-Дьенке и сказал ему: “Эй ты, что тебя толкнуло на брак с жительницей Анганды? Разве [наш] дед, аския ал-Хадж Мухаммед, да помилует его Аллах, не поставил им условия, запретив им вступать в брак с прочими? И разве ты не слышал того?!” Человек ответил: “Да, я слышал — тамала, тамала!” И сказал им аския: “Вы — ослушники Аллаху и посланнику его!” Потом он велел взять их, бросить в тюрьму и заковать в железа до утра; затем приказал их выпустить и вернуть их хозяину[320].

Из свидетельств его благородства и щедрости — то, что он излил на всех сонгаев свое благоволение и щедрость свою, даря и не заботясь [об этом]. Сообщают со слов аския-альфы Букара ибн Ланбара[321] их катиба, что когда аския Исхак пришел к власти и вступил в царский дворец, проведя в нем первую ночь своего царствования, то призвал он там евнуха, у которого находились одежды аскии и в чьих руках был ключ его гардероба. Евнух был позван в присутствии помянутого аския-альфы, и аския велел ему вынести все одеяния. Ему вынесены были семьдесят мешков из леопардовых шкур, в каждом из них было тридцать одежд из льняной ткани “даби”, шелка и сукна; и в каждой вместе с рубахой были большие шаровары и тюрбан. И аския повелел тому евнуху-кладовщику, чтобы он пересчитал мешки. Евнух стал их считать один за другим — до десятого, когда же он дошел до десятого, аския приказал отделить его от всех и отставить его — [и так] до семидесяти, так что десятая доля их дошла до семи мешков. /145/ И аския пожаловал ее аския-альфе помянутому, сказав: “Это — их закат, возьми его ради любви к Аллаху Всевышнему!”

А когда истекли из срока его царствования семь дней, он возвысил Махмуда, сына аскии Исмаила, назначив его качфари; и возвысил он своего брата, маренфу Мухаммеда-Гао, поставив его баламой.