В Дендарийских горах в суровые времена Периода Изоляции существовал обычай перерезать горло младенцам-мутантам – обычай, который некоторое время тайно поддерживался и в современную эпоху, пока не был запрещен окончательно.
– Инги! – прозвучал грубый голос, эхом прокатившийся по лесу. – Да где этот шалопай? Инги! Твои козы опять гуляют где ни попадя. Уж я надеру тебе одно место!
Кричавший, судя по голосу, слишком устал, чтобы немедленно привести угрозу в исполнение. Он приближался и, насколько можно было понять, как раз подходил к хижине на столбах.
Из лесу показались двое людей, ведших в поводу пони, нагруженного мешками, свисавшими по обе стороны крупа. Один из них, юноша среднего роста, придерживал рукой кое-как закрепленное на спине животного старое выцветшее кресло, обивка которого местами прорвалась, обнажая поролоновое нутро. Увидев белые одежды непрошеных гостей, юноша набычился и сделался, казалось, еще более приземистым.
Позади него шла женщина, выглядевшая гораздо старше своего спутника. На ней была юбка из грубой ткани, кофта и тяжелые башмаки. Ростом чуть пониже юноши, а фигурой посуше, она отличалась также более цепким и суровым взглядом. Пони воспользовался общим замешательством и попытался сбросить плохо закрепленную ношу, которую юноша подхватил и мягко опустил на землю.
Вот они, взрослые, несущие ответственность за этих детей. Наконец-то!
Кем бы они ни были…
– Проходимцы! – зарычала женщина, надвигаясь на Катриону и Энрике, по-прежнему сидящих на земле.
Юноша достал из поленницы длинную жердину и угрожающе поднял ее.
– Побить их, мам? – спросил он.
Энрике дернулся, пытаясь вскочить, но Катриона жестом заставила его сесть на место. Под защитным костюмом у нее был спрятан шокер, но быстро достать его она была не в состоянии. В воздухе повисло явственное ощущение угрозы, и никто из противников не собирался отступать, даже если бы дело дошло до потасовки.
– Эй, вы! – крикнула женщина, размахивая руками так, как будто перед ней были не люди, а парочка коз, и она пыталась отогнать их. – Смотрители вас сюда не привозили. И вам здесь не место. Это наши земли. Убирайтесь!
Катриона пристально смотрела женщине в глаза. Как бы в такой ситуации повел себя Майлз? Властность в голосе и непреклонная воля в действиях. Так поступит и она.
– Ничего подобного!
Катриона встала, краем глаза увидев, как Инги в удивлении открыл рот, а Энрике вновь дернулся, чтобы в случае чего вскочить и защитить ее. Она подошла к женщине и посмотрела той в глаза, с некоторым неудовольствием отметив, что, пока долговязый Энрике сидит, ей, как самой высокой, приходится доминировать над пространством конфликта.
– Лорд Форкосиган наделил меня полномочиями надзора за Окружным департаментом землеустройства, в чью сферу влияния входит зона отчуждения Вашнуй. И мы стоим на земле лорда Форкосигана.
Женщина отпрянула, беззвучно шевеля челюстью. Видно было, что она никак не ожидала таких слов от чужака.
– Но он же не пользуется этой землей, верно? Это проклятая земля. Убирайтесь, или я тоже прокляну вас.
Женщина, вне всякого сомнения, весьма убедительно играла роль Бабы-яги – неопрятные седые космы падали на морщинистый лоб, украшенный кустистыми бровями, под которыми горели злобные вороньи глаза. К тому же этот парень со своим поленом! Катриона с трудом сдерживала дрожь. Наверняка этими угрозами ей уже удавалось отваживать тех, кто вторгался в ее владения.
Если Борис сделает попытку напасть, Катриона отобьет удар, после чего, отскочив в сторону, расстегнет защитный костюм и вытащит шокер. Но пугало ее даже не это. Вдруг полено обрушится на незаменимую голову Энрике? Сердце Катрионы бешено билось в груди. Если случится самое страшное и эта банда, спрятав их с Энрике тела, избавится от флайера, Майлз вывернет всю зону наизнанку и будет преследовать эту семейку, куда бы та ни отправилась. И тогда уж это не принесет радости никому.
Напряженное молчание вдруг прервал Энрике, который с самым невинным видом спросил:
– Серьезно? И как это должно работать? Пожалуйста, опишите поточнее.