Судьба

Сзади — меня стерегущие,
Спереди — караулящие,
С боков — наблюдающие,
Кончиками пальцев — чувствующие,
Наклонившиеся сверху,
Глазеющие на меня снизу,
Свалившиеся мне на плечи тяжкой ношей,
Легшие на грудь надоевшим бременем,
Связавшие мои руки и ноги,
Превратившие меня в зверя
С черной прожорливой пастью.
С застывшей кровью в уголках рта, —
Приближайтесь ко мне, все приближайтесь!..

Харатаев понял: шаман созывал своих демонов. Вот-вот он заговорит с ними о чем-то своем, сокровенном… Сыгыньях застыл, наклонившись вперед, слушая слетевшихся к нему демонов. Так прошло несколько минут. Удаганка не обращала на мужа ни малейшего внимания Харатаеву показалось, что шаман парит в облаках.

— Пригласите шамана Няка, — отдуваясь, сказал Сыгыньях и вытер рукавом вспотевший лоб. — У него только один демон, Чэмэй, ну да леший с ним, за подручного сойдет. Подготовьте жертвенное животное — необъезженную пегую кобылицу в белых яблоках. Велите поймать ее в табуне и привязать покрепче… — Шаман долго и подробно объяснял, что и как нужно подготовить, и предупредил, что все это должно держаться в строжайшей тайне.

— Все будет так, как вы сказали, — пообещал Харатаев.

— Ждите нас перед самым закатом через трое суток.

— Подводу за вами прислать?

— Да-да, непременно. Но никто, кроме возницы, не должен знать, куда и за кем послана подвода.

— Все будет сделано, как велите.

— Чтобы к этому времени шаман Няка был у вас в доме. Но смотрите, никому не проговоритесь. Шаман Няка проезжал мимо и заглянул к вам по дороге.

— Я понял, — закивал головой Харатаев.

— Вторым шаманом будет она. — Сыгыньях показал глазами на удаганку Алысардах.

От Сыгыньяха Харатаев поехал в Чочуйский наслег к шаману Няка, чтобы упросить его покамланить.

С большим трудом в диком табуне была словлена пегая кобылица в белых яблоках, с крутым загривком, круглым крестцом. Она, храпя, вертелась у коновязи и била копытами.

Батраки по приказу хозяина приволокли из лесу полуистлевшее бревно и топором вытесали идола, напоминающего женщину. Потом стали наряжать идола. Надели высокую шапку с бобровым околышем, с рысьей обшивкой на затылке, с красными суконными подвязками и серебряной бляхой. На уши повесили серебряные сережки, на шею — серебряное ожерелье, похожее на сверкающий обруч. Надели дорогую шубу с разрезами. Низ и верх у шубы покрыты бобровыми шкурками. Подпоясали гарусным кушаком шириной в аршин, украшенным бахромчатой кистью. На ноги натянули вышитые бусами замшевые торбоса, на руки — рукавицы из волчьих лапок с бобровой оторочкой. Во все это должна была одеться Майя, переезжая в дом мужа.

Разряженного — идола внесли в комнату, где спала Майя, положили на орон и накрыли рысьим одеялом. Несчастная мать, увидев в постели дочери идола, так и залилась слезами.

Тем временем батраки по приказу хозяина, в глубокой тайне, делали гроб. Спустя трое суток к Харатаевым приехал шаман Няка, высокий угрюмый мужчина с жидкой бороденкой. А под вечер все три шамана были в сборе — приехали Сыгыньях и удаганка Алысардах. Хозяева пригласили шаманов за стол, распили с ними две бутылки водки и постелили им в большой комнате.

Утром шаманы осмотрели жертвенную кобылицу, зашли в комнату, где лежал идол, откинули рысье одеяло и остались как будто довольны. Потом вернулись в большую комнату, попросили оставить их одних. Долго они там сидели, о чем-то совещаясь.

По просьбе шаманов в переднюю комнату внесли костюмы для камлания и три бубна — они сушились на кухне у печки. После ужина Сыгыньях велел у окна, что против камелька, поставить новую коновязь и привязать к ней жертвенную кобылицу. Бедное животное, стоя у самого окна, вздрагивало от каждого шума, хрипело, билось.

В дом и во двор к Харатаевым набилось полно народу. Еще бы — будут камланить сразу три шамана, В комнате занавесили окна, потушили печку, закрыли трубу. У окна, за которым стояла кобылица, поставили берестяное ведро, наполненное ымданом — кислым напитком из молока, разведенным водой. У печки раскинули для шаманов три олбоха — коврики для сидения.

Шаманы облачились в свои костюмы, подняли бубны. Первым стал на коврик Сыгыньях. Справа и немного позади стал Няка, слева — удаганка Алысардах.

Шквал ветровой,
Не обрушивайся сверху,
Ветер-сквозняк,
Не прохвачивай и снизу! —

пропели они заклинание и, обернувшись три раза, сели на коврики. Дробно стуча колотушками в бубны, закуковали кукушками, закричали гагарами, защебетали куликами, созывая своих демонов. Потом громко запели, мотая головами: