Судьба

Вскоре после завтрака Цзялинь вышел на дорогу, которая вела из их долины в уездный город, и увидел множество крестьян, спешащих на базар. За последние два года политика в отношении деревни изменилась, индивидуальную деятельность уже не прижимали, поэтому базары, торговля вновь обрели свой смысл в жизни крестьян.

Некоторые парни ехали на велосипедах, увитых разноцветными лентами, в новой одежде, явно предназначенной для свиданий или смотрин. На загрубевших ногах красовались нейлоновые носки и туфли из искусственной кожи, головы были гладко причесаны, на чисто вымытых лицах читалась нескрываемая радость. Ведь парням предстояло повидаться с невестами, друзьями, сходить в кино, магазины, купить модные вещи… Но основная масса крестьян что-нибудь несла: хворост, овощи, яйца, кудахтающих кур, визжащих поросят. Другие толкали перед собой тележки, тащили на веревках баранов или ослов. Среди толпы шли сапожники, жестянщики, столяры, каменщики, штукатуры, валяльщики, бондари, корзинщики, бродячие лекари, гадальщицы, игроки в кости, воры, мошенники… От их многочисленных ног над дорогой поднимались клубы пыли.

Когда Цзялинь со своей корзиной пампушек влился в этот поток, он сразу пожалел, что послушался отца. Ему казалось, что все прохожие смотрят на него и думают: как он, уважаемый учитель, вдруг идет торговать на базар, точно старая бабка! Испытывать это было мучительнее, чем тысячи укусов, но поделать ничего нельзя. Сама жестокая судьба загнала его на эту пыльную дорогу, иначе он не способен начать новую жизнь. В доме действительно нет ни денег, ни керосина, ни соли, родители уже стары. Как же он, молодой, сильный парень, может сидеть без дела и даром есть их рис?

Цзялинь еще крепче сжал ручку корзины, опустил голову и, стараясь смотреть только под ноги, быстро зашагал в город. Тут он вспомнил, что перед уходом отец советовал ему не просто стоять с пампушками, а зазывать покупателей. Ведь если он не будет кричать, кто поймет, для чего он стоит?

Дойдя до небольшого перекрестка, от которого отходила в стороны канава, Цзялинь решил пойти по этой канаве и где-нибудь потренироваться в зазываниях. Он осторожно оглянулся, словно делая постыдное дело, прошел по канаве так далеко, что уже потерял из виду дорогу, и здесь, в совершенно безлюдном месте, остановился. Но сил кричать не было. Юноша раза два открыл рот – все без толку, его даже пот прошиб. Вокруг стояла полная тишина, лишь из куста с какими-то голубыми цветами выпорхнула стайка снежно-белых бабочек, да из зарослей на склонах доносился пряный запах полыни. Было такое впечатление, что весь мир замер и ждет его крика: «Паровые пампушки!..»

О, как это мучительно и позорно – все равно что в огромном зале при скоплении народа учиться лаять по-собачьи! Но Цзялинь решил не отступать. Тыльной стороной ладони смахнув со лба пот, он яростно глотнул слюну, закрыл глаза и закричал:

– Паровые пампушки!

Эхо в горах тут же разнесло его натужный крик. Долго Цзялинь стоял возле пустынной канавы, потом с трудом вернулся к дороге и продолжил путь в город. От их деревни до города было всего пять-шесть километров, но Цзялиню этот путь показался бесконечным.

Когда он дошел до места, где их речка Лошадиная сливалась с Уездной, город был уже на виду. Весь противоположный склон усеяли дома – высокие, низкие, одноэтажные, многоэтажные, почти одинаково серые, но хранящие для него ту же притягательную силу, что и прежде. Он никогда не видел других городов, поэтому уездный центр казался ему большим городом, даже иным миром. Все это было для него знакомым, родным. Тут он учился в средней школе, впервые познал жизнь; тут зародились его мечты о будущем. Школа, стадион, бассейн, улицы, кинотеатры, магазины – всем этим он мог наслаждаться еще три года назад.

Сейчас он снова оказался здесь, но уже не веселым юношей в чистой одежде, пахнущей мылом, с гордо выпяченной грудью, на которой красовался значок лучшей школы города, а обыкновенным крестьянином, спешащим на базар с корзиной пампушек. Цзялинь помрачнел. Он облокотился о каменные перила моста через Лошадиную и почувствовал, что у него кружится голова. Люди непрерывным потоком шли мимо него и вливались в улицы. Вдалеке, над самым центром города, стояло огромное облако пыли, слышался разноголосый гомон, напоминающий жужжание пчел.

И тут у Цзялиня мелькнула еще более страшная мысль: а что, если он встретит кого-нибудь из своих соучеников? Он беспокойно вскинул голову и огляделся. Может быть, вернуться? Нет, это немыслимо, в доме не осталось ни монеты. Если он вернется с полпути, родители вряд ли что-нибудь скажут, но в душе наверняка расстроятся – не столько из-за непроданных пампушек, сколько из-за того, что у них такой никчемный сын. Раз уж он пришел сюда, то непременно должен добраться до рынка.