– Ну ладно. Посмотрим на эти танки. Отец, хочешь обедать? Поедем. Девочки есть, цымес. Хорошо проведем время. – Нет, Андрюша, мне немного нездоровится. В следующий раз как-нибудь, – протягивая руку, уклонился Май-Маевский. – Как хочешь. Поедешь – не пожалеешь, – ответил Шкуро, уходя из вагона. – Прибыли танки! – весело сообщали добровольцы друг другу, толпясь у прибывшего поезда, состоявшего из нескольких пульмановских платформ. Грозно смотрели стальные чудовища, четыре больших, остальные поменьше. Рядом с танками стояли англичане и инструктора. Надменно, с сознанием собственного превосходства они смотрели на толпу любопытных. Железнодорожники и рабочие стояли небольшими безмолвными группами: на их лицах лежал отпечаток скорби. По приказанию Май-Маевского танки двинули на станцию Ханженково, куда одновременно пошел и поезд Шкуро. С Ханженкова должно было начаться общее наступление, под прикрытием танков. Поезд генерала Шкуро состоял из нескольких хороших вагонов, гремели два оркестра музыки: симфонический и духовой. В вагоне, где помещался Шкуро с Май-Маевским, находилась целая свора разодетых шансонеток; с утра до вечера у Шкуро не прекращались оргии. Шкуро полулежал на диване; не обращая внимания на Май-Маевского, который одиноко сидел за небольшим столиком и пил водку, бандит запел свою любимую песенку: – Со своею ватагой я разграблю сто городов…Лейся да лейся белое вино, Ты на радость нам дано… Владимир Зенонович, ай-да молодец, прибыл к нам, прибыл, наконец, – подхватывали шансонетки, держа бокалы, а остальное офицерье пело: – У нас теперь одно желание – Скорей добраться до Москвы, Увидеть вновь коронование, Спеть у Кремля – Алла Верды…
Поезд подошел к платформе под песни пьяной ватаги. Здесь собралась толпа запыленных, грязных шахтеров, молча слушавших песнь пьяных генералов, строителей «единой, неделимой России». Шкуро, стоя у открытого окна, поднял высоко бокал с шампанским и пьяно крикнул: – Рабочие и крестьяне! Да здравствует великая Россия, пью за ваше здоровье, ура!
Выпив бокал до дна, генерал бросил его на платформу. Рабочие угрюмо молчали, а волчья сотня генерала Шкуро вопила: ура, ура, ура!
Май-Маевский вышел из вагона и долго по-французски беседовал с англичанами. Спустя несколько часов, управляемые англичанами танки шли на фронт, а за ними вслед двигалась орда кубанцев и терцев под начальством Шкуро. Он ехал во главе своей волчьей сотни и громко неистово кричал: – Доблестные мои кубанцы и терцы! За мной, вперед! И лава кавалерии двигалась вперед, уничтожая всех, кто попадался навстречу, грабя не только отдельных граждан, но целые деревни и поместья. Всякое сопротивление пресекалось поголовным расстрелом, виселицами, нередко поджогами целой деревни. Генерал Шкуро любил сам наблюдать за поркой рабочих, неизменно приговаривая: – В назидание потомству всыпь ему еще двадцать пять!
С Шкуро почти всегда ездил кинооператор и снимал картины расстрелов, повешений пленных китайцев… Такие снимки имелись в «Осваге» и просматривались только офицерами. Благодаря мощной поддержке англичан, наступление белых развивалось успешно. Каждодневно Красная армия оставляла пункт за пунктом, а белые, опьяненные победой, перли вперед. Май-Маевский переехал в Ростов, откуда стал управлять армией. В Ростове состоялся и парад кубанцам. Шкуро принимал парад. Сливки высшего общества преподнесли генералу серебряный поднос: в цветах пестрела кипа донских денег. Шкуро небрежно взглянул на деньги, подозвал рукой одного из казаков, стоявших в строю, и, передавая ему кипу, сказал: – На тебе, сходишь к б… Потом прохватил буржуазию: – Что это вы вздумали преподносить мне несчастные гроши?! Я вам обеспечиваю покой, проливая кровь. Разве столько нужно денег?! Ростовской буржуазии пришлось раскошелиться: десять миллионов рублей получил Шкуро на нужды корпуса!
Появляясь у Май-Маевского, Шкуро вел себя дерзко и вызывающе, несмотря на подчиненное положение. Не для Шкуро писались приказы! На одном из секретных заседаний, в присутствии генералитета, Романовский обратился к Деникину: – Антон Иванович, в корпусе генерала Шкуро идут грабежи, пьянство, неподчинение, полнейшая вакханалия. Нужно обратить внимание, так дальше продолжаться не может! – Андрюша, пора бы покончить с расхлябанностью и восстановить порядок, – мягко сказал Деникин.