Судьба адмирала Колчака. 1917-1920

Советские лидеры намеревались публично судить Колчака в Москве и передали 5-й армии приказ Ленина привезти его живым. Но хотя штаб этой армии выдвинулся к Красноярску вскоре после ареста Колчака, войска все еще сражались с остатками его арьергарда под командованием неукротимого Каппеля, и отправлять адмирала по железной дороге было рискованно. Пришлось оставить его под охраной ревкома в Иркутске, и здесь 21 января начались допросы.

Дознание проводилось в тюрьме, поскольку это было и безопасно, и удобно, ибо власть ревкома в Иркутске была лишь чуточку прочнее власти его предшественников. Делом занималась Чрезвычайная следственная комиссия, состоявшая из пяти человек. Эту комиссию назначил еще Политический центр накануне своего падения, однако трех его членов – двух социал-революционеров и одного меньшевика[41] – ревком сохранил. «При наличности этих лиц в следственной комиссии, – отмечал большевик К.А. Попов, заместитель председателя комиссии, – больше развязывался язык у Колчака: он не видел в них своих решительных и последовательных врагов». Председателем комиссии был еще один большевик, С.Г. Чудновский.

Дознание ни в коем случае не было судебным процессом. Не вызывали никаких свидетелей, не выдвигали никаких обвинений. Правда, между седьмым и восьмым из девяти заседаний комиссии ревком своим декретом возложил на нее выполнение «функций суда справедливости» с правом вынесения смертного приговора, однако это было сделано на случай непредвиденных обстоятельств и никак не повлияло на методы комиссии. Ее цели так сформулировал Попов, написавший предисловие к расшифровке стенограмм допросов, опубликованной в Москве гораздо позже[42]: «Комиссия вела допрос по заранее определенному плану. Она решила дать путем этого допроса историю не только самой колчаковщины в показаниях ее верховного главы, но и автобиографию самого Колчака, чтобы полнее обрисовать этого «руководителя» контрреволюционного наступления на молодую Советскую республику».

Стенографический отчет о неторопливом и (до последнего дня) на удивление учтивом дознании – документ примечательный. На нем лежит отпечаток личности заключенного. Попов против воли восхищался поведением адмирала: «Держался как военнопленный командир проигравшей кампанию армии, и с этой точки зрения держался с полным достоинством»; «…следует признать, что показания Колчака, в общем целом, в достаточной мере откровенны». Попов противопоставлял поведение бывшего верховного правителя поведению его министров, также находившихся под его опекой: их он, за редким исключением, считал трусами, желавшими «представить себя невольными участниками кеми-то другими затеянной грязной истории, даже изобразить себя чуть ли не борцами против этих других».

Комиссия приступила к допросу с элементарного («Вопрос. Вы адмирал Колчак? Ответ. Да, я адмирал Колчак») и перешла к установлению фактов: ему сорок шесть лет, жена и девятилетний сын во Франции, был верховным правителем Российского правительства в Омске – «оно называлось Всероссийским, но я лично этого термина не употреблял». Затем Попов спросил о «госпоже Тимиревой, которая здесь добровольно сдалась под арест»: «Какое она имеет к вам отношение?»

Колчак: «Она – моя давнишняя хорошая знакомая; она находилась в Омске, где работала в моей мастерской по шитью белья и по раздаче его воинским чинам – больным и раненым. Она оставалась в Омске до последних дней, и затем, когда я должен был уехать по военным обстоятельствам, она поехала со мной в поезде. В этом поезде она приехала сюда тогда, когда я был задержан чехами. (Эти слова явно относятся к переводу Колчака из его личного поезда в вагон второго класса, прицепленный к чешскому эшелону) Когда я ехал сюда, она захотела разделить участь со мною».

Затем Попов спросил: «Скажите, адмирал, она не является вашей гражданской женой? Мы не имеем право зафиксировать это?» Сей вопрос был вызван желанием Попова согласовать статус Тимиревой с большевистскими нравами. В период развала множества семей из-за воцарившегося хаоса большевики мало ценили официальный брак и поощряли признание незаконных браков defacto. Колчак ответил кратко: «Нет».

Затем обмен относительно отрывистыми репликами принял характер допроса. В первый день, пока Колчак рассказывал комиссии историю своей ранней жизни, его длинный, но четкий монолог прерывался лишь полудюжиной вопросов, ни один из которых не был неловким или враждебным. Колчак рассказывал, что отец его служил в морской артиллерии, участвовал в Крымской войне, побывал во французском плену; мать – уроженка Одессы, из провинциальных дворян. У него было две сестры, одна умерла, где находится вторая, он не знал. Сам он женился «здесь, в Иркутске», в марте 1904 года.