Когда новости о случившемся в Иркутске достигли Парижа, французское правительство освободило генерала Жанена от командования и приказало ему вернуться во Францию, не афишируя, однако, этих своих действий. Жанен покинул Харбин в апреле, но до отъезда принял от генерала Дитерихса на хранение три чемодана и сундук, содержащие триста одиннадцать предметов реликвий из Екатеринбурга, относящихся к царской семье. Кроме документов и фотографий, ценный груз состоял из «десятков трех фрагментов костей, небольшого количества человеческого жира, накапавшего с поленьев (на которых сжигали тела), волос, ампутированного пальца, который эксперты идентифицировали как безымянный палец императрицы, обугленных остатков ювелирных изделий, маленьких иконок, крохотных остатков одежды и обуви, таких металлических деталей, как пуговицы, обувные пряжки и пряжка от ремня царевича, кусочков окровавленного ковра, револьверных пуль и так далее». (Печальный перечень не включал зубов, и Жанен объяснял это тем, что трупы были расчленены и головы, запакованные в древесные опилки, забрал человек со зловещим именем Апфельбаум[46]. Жанен твердо верил в то, что царя казнили немецкие агенты.)
Эти останки Романовых были собраны во время судебного расследования убийства, и разные люди в Харбине – среди них Роберт Уилтон, один из корреспондентов «Таймс» в Сибири, и Пьер Жильяр, учитель-француз, входивший в число домочадцев царя, – пытались организовать их вручение великому князю Николаю, старшему из выживших членов семьи, в то время находившемуся во Франции.
По какой-то причине Жанен решил снабдить рассказ о своем участии в передаче реликвий сомнительными таинственными подробностями. Напомнив о собственных тесных связях с царем (который однажды в разговоре с французским политиком назвал его «мой друг генерал Жанен»), он рассказал, как британских представителей власти попросили взяться за перевозку реликвий в Европу, но они отказались. За этим нежеланием сотрудничать Жанену почему-то чудилось влияние жены британского консула в Харбине, «по слухам, родственницы Троцкого». Жанен с готовностью ринулся в образовавшуюся брешь. Когда сгустились сумерки, Дитерихс и Гийар внесли в его вагон три чемодана и сундук. Они доложили, что за ними следовали «тревожащие силуэты», растворившиеся в темноте при встрече с чешскими часовыми. Из отчета Жанена невозможно определить, кто, по его мнению, имел виды на царские реликвии, как их намеревались присвоить и по каким мотивам. Тем не менее в Пекине он из предосторожности потребовал опечатать груз дипломатическими печатями, а когда в Шанхае погрузился на французский военный корабль, морские офицеры, как он вспоминал, «облегчили его задачу по охране чемоданов во время путешествия». Мы теряемся в догадках, от кого требовалось охранять реликвии на борту военного корабля. Мы также не знаем, как тленные останки выдержали путешествие через Индийский океан в самое жаркое время года.
Жанен, по его словам, считал себя хранителем царственных останков от имени Франции и был удивлен и раздосадован, когда, прибыв в Марсель, не обнаружил официальной торжественной встречи. Местный чиновник предложил генералу передать останки в ведение министерства иностранных дел, которое и проследит за тем, чтобы чемоданы дошли до великого князя Николая. Однако Жанену казалось, что такое развитие событий несовместимо с возложенными им на себя обязанностями, и перед отъездом в Париж, где должен был доложить о своем возвращении с Дальнего Востока, оставил реликвии на своей вилле близ Гренобля. Если читать меж строк его отчета, то за суетливыми рассуждениями о реликвиях чувствуется жалкая попытка оправдаться, отвлечь внимание от собственных сомнительных поступков в Сибири, подтвердить с помощью нескольких косточек и пуговиц свое право нести гроб на похоронах союза с Россией, когда-то столь много значившей для Франции.
Расчеты не оправдались. Жанена холодно приняли в Париже. Военный министр предупредил его, что он попал в немилость. Это подтвердил и министр иностранных дел при встрече, которую Жанен назвал «весьма оживленной». Вероятно, беседа была нелицеприятной – речь шла о расследовании поведения генерала по отношению к Колчаку. Расследование ни к чему не привело, однако Жанен не получил пост главы французской военной миссии в Праге, на который был самым очевидным претендентом. Чехи, высоко оценив заслуги генерала, отклонили его кандидатуру. Жанена отправили в отпуск, а в дальнейшем он служил на незначительных должностях.