Судьба Алексея Ялового (сборник)

Яловой целовал ее в шею, в губы. Она прилегла, руки беззащитно вдоль тела. Алексей наклонился над ней и поразился странному выражению ее лица. В нем была покорность и опасливое ожидание. Будто она сама понуждала себя к тому, что должно было произойти, и в то же время считала: все, что может произойти, должно произойти не так, не теперь и не в таких обстоятельствах.

Болезненный укол обиды, ревности оттолкнул его, поднял. Ольга Николаевна села, охватила колени руками, качнулась из стороны в сторону:

— Господи, почему мы такие глупые! Почему мы не можем быть другими?

Взглянула сквозь слезы на Ялового, всхлипнула:

— Видимся раз в три месяца… Счет ведем на минуты. Разве так можно?

И с глухой мукой:

— Ах война! Эта война!

Продел ногу в стремя, Ольга Николаевна сдавленно вскрикнула:

— Алеша!.. Подождите же, Алеша!

Припала. Голову спрятала на его груди. Тряслись плечи. Он гладил ее, бормотал:

— Ну что вы, Оленька… Не надо.

— Я сейчас… я сейчас.

Сквозь гимнастерку жгли ее слезы. Он пытался приподнять ее голову.

— Не надо… Я не плачу. Нельзя плакать… При прощании. Я сейчас… Я хочу сказать вам… Ничего не надо говорить. Не буду ничего. Я об очень важном. Я сейчас отпущу вас…

Шла рядом. Держалась за повод. Конь косил на нее темно-фиолетовым глазом.

Кинула руки на плечи. Исступленный шепот. Возле самого уха:

— Если можно, поберегитесь. Не лезьте вы… Не надо… всегда впереди.

На коне верхом, оглянулся. Стояла у двух молоденьких раскудрявившихся березок. Голова с наклоном вперед. Провожала глазами. Не отрываясь глядела ему вслед.

— Отдыхаем или как?

Травинка игриво прошлась по губам Алексея, щекотно полезла к носу.

Алексей чихнул, открыл глаза.

— Будьте здоровы! — со смехом.

Возле него присела на корточки сестрица из санитарной роты — Клава. Дремотная хмарь в косящих глазах, проступающий румянец на смуглых щеках.

Глухо, с перебоем ударило сердце. И Яловой потянулся к ее коленкам, тронул их. Клава послушно села, прилегла рядом. Все вершилось в оглушающей тишине.

Яловой наклонился над Клавой, по глазам ее прошла мутная волна, она прикрыла веки.

— Ты чего, — бормотнула она, — еще чего вздумаешь…

И, будто против своей воли, руками захватила его шею, потянула к себе.

— Ка-пи-та-на Яло-во-го к «первому», капитана Ялового…

Между деревьями мелькала солдатская гимнастерка, били сапоги по обнаженным корневищам, неслось громкое, приказное:

— Капитана Ялового к «первому»!

Клава оттолкнула Ялового, рывком села, ворот гимнастерки расстегнут, в глазах злые слезы.

…Яловой шел к «первому» — командиру полка, вздрагивая от несхлынувшего напряжения, даже зубы постукивали — будто сразу на мороз, и не мог опомниться, прийти в себя. Наваждение какое-то!

Что ее повлекло к Яловому?

Как-то по прибытии в полк, недели две прошло, Яловой занемог. Ломало всего, лихорадило… Пошел в санчасть, температуру измерить, попросить что-нибудь из лекарств.

Вот тут он впервые и увидел Клаву. В белом халате, подвязанном цветной лентой, в шлепанцах. Она молча подала термометр.

Яловой расстегнул шинель, сунул термометр под мышку, присел на скамейке.

Клава сновала по влажноватому, промытому до желтого блеска полу, наклонялась над столиком, ворот у халата расходился, воровато приоткрывалась ложбинка между смутно белевшими грудями.

«Фу-ты, черт, да она без платья, что ли… В одном халате», — тягуче подумал Яловой, отвел глаза.

Было жарко, глуховато шумело в голове.

Клава бегло взглянула на поднявшийся столбик термометра, встряхнула его. Яловой стоял посреди избы, не уходил. Клава приблизилась к нему, что-то говорила об аспирине, о малине. Непонятный туманный взгляд. Лениво подняла руки, положила ему на шею.

Стояли друг подле друга, не шелохнувшись.

Стукнула дверь, в избу шагнула медсестра. Неловко попятилась назад, засмеялась, подбежала к столику:

— Я на минутку! Сейчас уйду!

Клава дремотно сказала:

— А чего тут? Нечего тебе и уходить.

Неторопливо расцепила руки, отошла от Ялового…

С тем и разошлись. Больше Яловой не показывался в санчасти, избегал даже. Да и Клава вроде не искала встреч с ним. Неловкое что-то казалось ему в том внезапном порыве, в напряженном желании.

И вот теперь снова…

Чудился ему укоризненный взгляд Ольги Николаевны издалека.

Почему и для нее, и для него оказалось невозможным перешагнуть через рубеж тогда, при прощании? И почему таким обнаженно простым и возможным показалось все с этой, почти незнакомой девчонкой?

— Странные дела твои, господи, — растерянно бормотал Яловой. Все никак не мог прийти в себя. Вспомнилось грубовато откровенное выражение из одной старинной книги: «И тут свершилось восстание плоти». Засмеялся.

Все чаще, все упорнее отступающие цеплялись за промежуточные рубежи.

Батальон Павла Сурганова залег среди болотистых кочек, поросших осиной, кривыми березками, низкорослыми елями. Немцы закрепились на полотне железной дороги. Их поддерживали минометы и артиллерия с дальних позиций. Самоходки били прямой наводкой. Взрывами выплескивало коричневую жижу, осколки срезали ветки. Иссеченные зеленые листья, подрагивая, опускались на землю.