Судьба Алексея Ялового (сборник)

Во-первых, надо было отбиться от всех претендентов. Таких, как ты, хлопчиков набегало к конюшне всегда сверх нормы: четыре-пять человек. А жеребцов — пара. Можно было опорочить соперника: «Дядько, он не умеет купать, щеткой не выскребает, без старания, и к ногам боится подойти…» Это могло посеять у бдительного конюха сомнения в первый раз, для второго не годилось.

Можно было рискнуть на самый наглый захват, пораньше в конюшню — и сразу, как позволят купать, в стойло к жеребцу и за повод — мое. А твой соперник в это время уздечку схватил, трясется весь, из рук не выпускает, ни кулаками не отобьешь, ни зубами не вырвешь.

Санько постарше и придумал похитрее. Выпросил у дядька Ивана знаменитого самосада, не выпросил, заработал — полдня, наверное, рубил в ступке вонючий до слез табачный лист и стебель, поднес Тюльману: «Ось, вам, дядько!» И тот сам вывел ему жеребца и повод в руки: «Владай!» Но махорка на дороге, как известно, не валяется, и отважиться на такое, чтобы вроде подкупом добиться своего, было невозможно: совестно! До жгучих тоскливых слез, до дрожи отвращения, если даже подумать об этом!

Разброд и смуту изжили сами хлопчики. Собрались как-то возле конюшни и порешили все по справедливости: в очередь купать жеребцов и остальных коней. Но согласие согласием, порядок порядком, а всякий раз идешь с тайным замиранием: а вдруг сегодняшнего очередника мать угнала за керосином в лавку или заставила поливать капусту в огороде. Может, жребий на тебя укажет.

Во-вторых, поскольку уже было во-первых, не у всех лошадей гладкая спина. Может, под кавалерийское седло Гнедой и хорош, но охлюпкой разбивал Алеша свое природное седелко в кровь с одного раза. Домой — раскорякой, не идешь, тащишься. Невзначай мама доглядит, что делается у родненького на том месте, откуда все науки, — мама считала усидчивость главным условием познания, школьных успехов, — увидит на том месте кровавую корку и тотчас предпримет все необходимые меры. И тогда — берегись! Татусь наперехват и без всякого стаскивал с жеребца тебя, десятилетнего парня, самостоятельного человека, колхозного труженика. Задача была в том, чтобы проскочить мимо родного двора, мимо стерегущих отчих глаз — в клубах пыли, в бешеном стуке копыт. Попробуй перехвати!

Но довольство и радость никогда не бывают долгими.

Если бы не эти происшествия, эти случайности, которые обрушиваются порой на нас, как смерч, как ураган! Вы не успели оглянуться, а вас уже захватило, понесло. Только что было солнце, радость, душевная наполненность и покой, мгновение — и вы на краю бездны, она разверзла свою бездонную глухую пасть, знобкую тьму свою. Все как в страшном немом сне, будто с тобой и не с тобой…

Алеша и Шурко — племянник бригадира Афанасия — купали колхозных лошадей. Алеша на Гнедом, Шурко на Вороном, в «нагрузку» конюхи навязали еще по три лошади — во всю ширь улицы, не разминешься. Только со двора, подальше от глаз старших, — и вскачь. Ближе к реке переводили на шаг, давали коням остыть, в воде скребли, чистили, отмывали до гладкого блеска.

С востока нагнало лохматую сизую тучу, потянуло холодом, налетевший ветер рванул верхушки верб, закружил, поднял пыль на дороге. Хлопчики не сговариваясь решили опередить подступавший дождь с ветром.

От реки понеслись наперегонки. Алеша вскоре обошел Шурка. Лошади вразнобой били копытами по твердой земле, ветер отдувал рубашку, холодил спину. Алеша надвинул картуз почти на самые глаза, чтобы не сорвало ветром.

Подгонял, стегал крайнюю кобылу — толстую серую добродушную Бочку, — она всегда была словно жеребой и явно не годилась для скачек. Зато Гнедой прямо стлался по земле, другие лошади отставали. Алеша подстегивал их, они шли все резвее. Повернул через Байрак — так издавна называли этот «угол», эту часть села — и сразу же перестал слышать настигающий топот, оглянулся. Шурка с его лошадьми не видно, понял — тот погнал низом, чтобы обскакать по другой дороге, более дальней, но и пошире она была, посвободнее.

Ветер со свистом летел навстречу. Сквозь поднятую пыль Алеша вдруг увидел возле хаты Тюльмана прямо на дороге маленькую девочку. В короткой, до пупка, рубашечке, она сидела посреди дороги, посыпала голову свою пылью и довольно смеялась. Заигралась сама с собой, не видела и не слышала мчавшихся на нее лошадей.

— Убе-ри-те девочку… Девочку! — страшно закричал Алеша, изо всех сил пытаясь удержать скачущих лошадей.

Его услышала женщина. Тут же у дороги, стоя на лестнице, она срывала вишни в подвернутый фартук. Алеша успел увидеть ее сведенное ужасом лицо, немо раскрывшийся рот…

Он рвал на себя поводья, раздирал удилами рот Гнедому и понимал, что разгоряченную скачкой четверку лошадей ему не удержать, не остановить. Обеими руками вцепившись в повод, он пытался хотя бы повернуть от дороги скакавших лошадей.

Последнее, что он успел заметить: белое платьице, мелькнувшее между ног крайней кобылы — серой Бочки. И топот проскакавших коней…