Судьба Алексея Ялового (сборник)

…Был однажды Алеша с бабушкой в церкви. Протолкались, стали недалеко от входа. Мужики переминались с ноги на ногу. Женщины, дети. Сморкались, шептали что-то вслед за священником, который едва угадывался в темноватой глубине алтаря в своих светлых ризах. Душно, томно было в церкви от людского дыхания, прелой вони отсыревших одежд, от потрескивающих, оплывающих свечей перед ликами святых в боковом приделе.

Но вот священник начал что-то возглашать, читал какое-то послание. Не как обычно читают, а нараспев, то поднимая голос, то понижая… Выпевал. Его сменил невидимый хор. В согласном звучании выделялся высокий женский голос: «Святый боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй нас!»

Эти слова уловил и расслышал Алеша. Они прозвучали мольбой, скрытой надеждой.

Значит, бог помиловал Турченко, простил ему грехи, если доверил в своем храме дела вершить?

Когда священник отправлялся в обход по своему приходу, Турченко заходил во двор первым, спрашивал хозяев, желают ли они принять батюшку. И лишь после этого высокий батюшка — светлые волосы до плеч, на груди большой крест — заходил в хату, перекрестившись на пороге; смирная лошадка, следовавшая за ним, останавливала, как по команде, бричку с дарами возле двора.

Церковь закрыли в самом начале коллективизации. Иконы выбросили и сожгли, за церковной оградой пламя шугануло под самое небо. Начали было разбирать и самую церковь, чтобы построить новый клуб, вскоре бросили. Не до того стало.

Матвей Турченко долго в колхоз не вступал. Антихристово дело власть затеяла. Держался до последней возможности. Пригрозили выселить, хату снести. Отвел коня на колхозный двор, сдал инвентарь, какой был, но на работу не вышел: «Старый. Жинка хвора… А диты не работники». Так никто из их семьи в колхозе и не трудился. Как и прежде, жили осторонь. Кормились тем, что сеяли на большом приусадебном участке.

У Турченко двое сыновей: старший Дмитро и Павло. Павла надо было постоянно опасаться. Того и жди какой-нибудь пакости. Приземистый, шея волчья, короткая, голова вросла в туловище, взгляд вороватый, боковой, не поймешь, на тебя смотрит или по сторонам шастает. Зазеваешься, в городки идет игра, он тебя и съездит палкой по ногам. Или другое. Обоймет за плечи — первый друг-приятель, в сторонку тебя вроде ненароком подаст, и слетишь в ров, в крапиву… А то ногу незаметно подставит, когда заиграешься, бежишь, ничего перед собой не видишь — и вдруг: бац! Носом с землей Алеша целуется, кровавыми пятнами траву приминает, а Павло гогочет: «Чего ж ты, дурень, под ноги не смотришь!»

Натерпелся от него Алеша всякого. Крикнул как-то Павел из конюшни: «Иди скорише, голубив-почтарив покажу! Та что ты як мертвый! Бигом!» Алеша рванул со всех ног. А тот в дверном проеме веревку натянул, со света не видно, Алеша через нее со всего разгона — в навозную жижу.

Чем труднее времена становились, тем больше лютел Павел.

У Алеши был необыкновенный красный голубь. Вверх уходил, стаю за собой вел, в бездонной голубизне исчезали голуби… Но скоро вновь появлялись едва приметные точки, снижались, круто опускались голуби на крышу. Полтора рубля отдал за красного Алеша, весь капитал свой снял со сберегательной книжки — в школе призывали доверять вклады государству — семьдесят пять копеек. Бабушка добавила двадцать, остальные у татуся слезами выпросил.

И когда голубь исчез, для Алеши померк белый свет. Высокое голубое небо растаяло, исчезло, нависло непроглядной хмарью. Заглядывал в чужие дворы, тоскливо спрашивал:

— Не бачилы, дядько, красного голубя?

Тот, кто взял, разве скажет…

Во двор к Турченкам сразу не войдешь — здоровенный рыжий пес метался на проволоке, натянутой от хаты к конюшне. Алеша постоял, направился к сараю, туда собака не доставала.

Из хаты без шапки выскочил Павло. Заорал от порога:

— Ты чого по чужим дворам шляешься?

Широкая дверь сарая была приоткрыта, недавно брали сено для коровы, раструсили по снегу. И вот по этой притрушенной сеном дорожке, повинуясь тайному зову, выбрался из сарая красный голубь. Прижмурился на свет, отряхнулся. Крылья у него были связаны. Приподнял головку и заковылял прямиком к своему хозяину. Узнал Алешу.

Ну кто мог ожидать от птицы такой верности! Алеша гладил своего голубя, прижимал к лицу.

Налетел Павло. Ударил с разгона плечом:

— А ну отдай! Вин приблудный… Докажи, что твой!

У Алеши губы побелели. Что скажешь этому бандиту, бесстыжему вору, превосходившему его и возрастом и силой.

— Не отдам! Мой голубь! Мой… — жалобно кричал Алеша. — Все знают!

Павло не отнял голубя. Потребовал выкуп — перочинный нож. И Алеша отнес ему нож — подарок татуся — за своего же голубя.