Сначала зашли на НП полка в самой гуще леса. Там разведчики и связисты уже соорудили здоровую вышку до верхушек деревьев. Поднялись на верхнюю площадку. Передовой за лесом почти не видно, видно только поле за передовой. Что они будут наблюдать? Спустились и пошли дальше. Редкие очереди все слышней. Вот и опушка. Где-то рядом протарахтел и замолк наш «максим». Прилегли на самой кромке леса. Впереди поле, а метрах в 70–100 овраг, обозначенный купой деревьев. По эту сторону наши траншеи, по ту немецкие. Где и как удобнее оборудовать НП? Обычно НП оборудовали на самом переднем крае, в пехотной траншее или около. Но здесь оказался плохой обзор, так как траншея была в низине, на склоне оврага. К тому же она хорошо просматривалась с немецких позиций по ту сторону оврага и НП быстро бы обнаружили. Решили рыть блиндажик на 6–7 человек в глубине леса, в нескольких метрах от опушки. Но где установить стереотрубу? Вначале последовало стандартное предложение: вырыть и замаскировать на поле, метрах в 20–30 от опушки, ровик, установить там стереотрубу и протянуть от ровика до блиндажа ход сообщения (узкую траншею), тоже замаскированный. Но это требовало большой работы, причем короткой июльской ночью. И тут я предложил установить стереотрубу на сучковатой развесистой сосне, которую я заприметил невдалеке на опушке, и рядом рыть блиндаж. Перед сосной росло несколько мелких сосенок, маскировавших ее, а наверху было несколько толстых разлапистых ветвей, где было удобно соорудить миниатюрную незаметную со стороны площадку для наблюдения. Обзор был превосходный, но позиция была опасно уязвима для любого пулеметного и даже автоматного обстрела. Предложение было необычным. Особенно возражал Шалевич. Перед его глазами стоял случай с Анацким под Калинковичами, когда тот полез на дерево и был тут же убит. Я знал об этом, но знать одно, а видеть собственными глазами — другое. Лейтенант Комаров колебался. Между мной и Шалевичем возник спор примерно такого содержания:
— Ты соображаешь, что будет? Как только заметят что-то подозрительное, сразу снимут очередью из пулемета! Да и случайно могут зацепить при обычном «прочесывании передовой», и поминай как звали, — говорил Шалевич.
— Не заметят, — отвечал. — Правда, сидеть придется весь световой день тихо, шевелиться аккуратно, да и за густой хвоей они наблюдателя так далеко не разглядят. А прочесывание идет обычно понизу, по траншеям, и больше ночью, а днем обычно редко, — возражал я. — Кроме того, сейчас затишье, наступления не предвидится, и за несколько дней можно будет засечь много точек.
— А как выдержать такой длинный день? Ты сможешь просидеть 14–16 часов не шевелясь? А пить, есть как? А солнце припечет?
— Я выдержу, если хорошо оборудовать сиденье, а легкое шевеление незаметно. Пить можно из подвешенной фляжки, есть не обязательно. Только плотно позавтракать, да и бутерброд сжевать можно, если невтерпеж. От солнца там густой навес веток, а дождя пока не предвидится. Да в сильный дождь можно и незаметно слезть.
— Конечно, заманчиво, но опасно, помнишь, как Анацкого срезали, когда полез на дерево под Калинковичами?
— Так там было наступление! Жуткая стрельба. Да, и он полез на дерево днем, и это было глупо. Я первый полезу. Ну, не выдержу, соскочу. Смотрите, какое сучковатое дерево. Залезать и слезать легко.
Мы были молоды и, несмотря на опыт, неосторожны. Кроме того, я так горячо отстаивал идею, что решили рискнуть. Если не выйдет, сделаем НП, как обычно. Вечером оборудовали площадку на толстых ветках на высоте 8–10 метров. Старшина раздобыл и принес очень удобную подушку. Протянули связь, закрепили стереотрубу. Я замаскировал все так, что даже в десятке шагов почти ничего не видно. Оставили только обзор для окуляров стереотрубы.