Судьба барабанщика. Хардроковая повесть

Никакого старика Якова поблизости не наблюдалось.
Прошло три дня. Со Славкой повидаться мне так и не удалось – в парк он больше не приходил.
Окончательная запись финальной композиции «Я знаю, однажды Он придёт» была запланирована на послезавтра. «Тогда всё и решится», – сказал дядя.
Бегая днём по городу, я остановился у витрины писчебумажного магазина и долго стоял перед большой географической картой.
Вот она и Одесса! Рядом города – Херсон, Николаев, Тирасполь, слева – захваченная румынами страна Бессарабия, справа – цветущий и знойный Крым, а внизу, далеко – до Кавказа, до Турции, до Болгарии – раскинулось Чёрное море…
…И волны бушуют вдали…
Товарищ, мы едем далёко,
Далёко от здешней земли.
Нетерпение жгло меня и мучило.
Я заскочил в лавку и купил компас.
Кто его знает, когда ещё он мне пригодится. Но когда в руках компас – тогда все моря, океаны, бухты, проливы, заливы, гавани получают свою форму-очертания.
Я вышел наружу и вновь уставился на карту в витрине.
А вот он и север! Кольский полуостров. Белое море. Угрюмое море, холодное, ледяное. Куда-то туда, на канал, отправляли работать моего отца. 
Но нет, он не работает, ему не дают! Его приковали цепью к скале, что одиноко торчит посреди моря, и запускают к нему стаю обученных стервятников, чтобы те клевали его печень. Вот он снова глядит на меня и улыбается. «Свидимся!» – слышу я его слова. «Обязательно, Прометей!» – бормочу я в ответ.
Задумавшись и улыбаясь, стоял я у блестящей витрины и вдруг услышал, что кто-то меня зовёт:

– Мальчик, пойди-ка сюда!

Я обернулся. Почти рядом, на углу, возле рычага, который управляет огнями светофора, стоял милиционер и рукой в белой перчатке подзывал меня к себе.

«8-900-555-48-64!» – подумал я. И вздрогнул болезненно резко, как будто кто-то из прохожих приложил горячий окурок к моей открытой шее.

Первым движением моим была попытка бежать. Но подошвы как бы влипли в горячий асфальт, и, зашатавшись, я ухватился за блестящие поручни перед витриной магазина. 

«Нет, – с ужасом подумал я, – бежать поздно! Вот она и расплата!»

– Мальчик! – повторил милиционер. – Что же ты стал? Подходи быстрее.

Тогда медленно и прямо, глядя ему в глаза, я подошёл. 

– Да, – сказал я голосом, в котором звучало глубокое человеческое горе. – Да! Я вас слушаю!..

– Мальчик, – сказал милиционер, – будь добр, перейди улицу и нажми у ворот кнопку звонка к дворнику. Мне надо на минутку отлучиться, а я не могу.

Он повторил это ещё раз, и только тогда я его понял.

Я не помню, как перешёл улицу, надавил кнопку и тихо пошёл было своей дорогой, но почувствовал, что идти не могу, и круто свернул в первую попавшуюся подворотню.

Крупные слёзы катились по моим горячим щекам, горло вздрагивало, и я крепко держался за водосточную трубу.

– Так будь же всё проклято! – гневно вскричал я и ударил носком по серой каменной стене. – Будь ты проклята, – бормотал я, – такая жизнь, когда человек должен всего бояться, как кролик, как заяц, как серая трусливая мышь! Я не хочу так! Я хочу жить, как живут все. Как живёт Славка, который может спокойно надавливать на все кнопки, отвечать на все вопросы и глядеть людям в глаза прямо и открыто, а не шарахаться и чуть не падать на землю от каждого их неожиданного слова или движения.

Так стоял я, вздрагивая; слёзы катились, падали на осыпанные извёсткой сандалии, и мне становилось легче.

Кто-то тронул меня за руку.

– Мальчик, – участливо спросила меня молодая незнакомая женщина, – ты о чём плачешь? Тебя обидели?

– Нет, – вытирая слёзы, ответил я, – я сам себя обидел.

Она улыбнулась и взяла меня за руку: