Судьба без обязательств

Тетя Зина глубоко затянулась, держа мундштук строго параллельно столу, медленно выдохнула дым и вдруг посмотрела на Пестрякова нехорошо и остро.

– Лично мне очень хочется верить, что у тебя было непробиваемое алиби, потому что в случае Лизы Горской я действительно обнаружила кое-какие особенности.

Георгий подался вперед.

– Тише, тише, мой друг. Ничего экстраординарного. Ну, немножко другая странгуляционная борозда, оглушающий удар по голове нанесен с чуть большей силой, чем у других девушек, и звезда нарисована слегка по-другому, вот и всё. Но в пределах, Жора, всё в пределах. Мы обсудили эти нюансы с руководителем следственной группы и пришли к выводу, что они несущественны и не дают основания подозревать, что Горскую убил кто-то другой.

Георгий нахмурился. Если даже у старушки, знавшей его с рождения, появились сомнения, то чего требовать от простых обывателей? Похоже, сопротивление бесполезно, пора подавать рапорт об увольнении и искать другую работу. Только какую? В приличное место его теперь не возьмут, а для неприличного у него компетенции не хватает.

А могут ведь и дело возобновить… Тему «опустить Пестрякова» народ охотно подхватит и будет разрабатывать до упора. Все подключатся, и прокуратура, и комитет, и дорогие коллеги, ибо за много лет каждый наточил на него хоть маленький, но зубок. Так что, может, и не придется хлопотать о хлебе насущном в течение ближайших лет семи – государство обеспечит всем необходимым.

– Не куксись, – фыркнула тетя Зина, – это я так, пошугала тебя. Считай, отомстила, что столько лет ты от меня шарахался.

– Но особенности действительно были?

– Да, были, только, к сожалению, на уровне ощущений, таких, что к делу не пришьешь. Примерно, знаешь, как подпись, подделанная на просвет, когда на стекло кладут настоящий автограф, сверху фальшивку, просвечивают сильной лампой и по контуру обводят, так что получается один в один, но опытному глазу сразу видно, что что-то тут не то. В почерковедческой экспертизе есть приемы, позволяющие не только интуитивно почувствовать подделку, но и доказать ее, а у нас тогда в арсенале мало что было из технических средств. Работали методом ГПУ – глаз, палец, ухо. Тем более Лиза твоя никому ничего не загораживала, вот следствие и не зацепилось за эти мелкие несостыковки.

В глазах вдруг потемнело, и Георгий совершенно ясно представил себе Лизу на секционном столе – видение, мучившее его долгие годы после ее смерти, вернулось.

– Есть что-нибудь от сердца? – спросил он, слыша себя, как через вату. – Валидол, например.

…В нос ткнули чем-то остропахнущим, и Георгий очнулся. Тетя Зина смотрела на него с тревогой, и свободной рукой крепко держала за запястье, считая пульс.

– Как ты? – спросила она. – Приляжешь?

Георгий подышал, прислушался к себе:

– Все в порядке, тетя Зина.

Она все-таки уложила его на диван в большой комнате и принесла стакан воды. Георгий жадно выпил.

– Простите, тетя Зина, – смущенно сказал он, – двадцать лет носа не казал, и приехал только для того, чтобы грохнуться в обморок.

Она улыбнулась и укрыла его легким шерстяным пледом. Кажется, в стакане была не только вода, потому что Георгий мгновенно провалился в сон.

Очнулся он потерянным во времени и пространстве и пережил несколько мгновений сосущей пустоты, пока сообразил, что лежит у тети Зины в гостиной, а за окном – светлый весенний вечер.

Огляделся. В комнате никого не было. Георгий взглянул на шкаф с книгами и японской деревянной куклой, у которой, как он помнил, голова крутилась вокруг своей оси с противным скрипом, на люстру в виде колокольчика, круглый стол на массивной львиной ноге и будто провалился в детство.

Он резко сел, и почти сразу на пороге показалась тетя Зина:

– Проснулся? Как себя чувствуешь?

Георгий уверил, что все в порядке, но она удивительно сильным движением не позволила ему встать и достала из шкафа старомодный аппарат для измерения давления.

Он вяло посопротивлялся, но рукав сорочки был закатан, и плечо туго сжала черная манжетка. Зверски хмурясь, тетя Зина заработала грушей.

– Ой, больно!

– Не выдумывай! Так… – Она повернула колесико, и воздух с шипением стал выходить из манжетки. – Сто двадцать на восемьдесят. Иди отсюда, симулянт собачий. Кстати, тебе звонила мать, но я уж будить не стала.

Георгий стал собираться.

– И вот еще что, – сказала тетя Зина, когда он, уже одетый, стоял в дверях. – Я ж тебе не выразила соболезнования по поводу Карины… Чрезвычайно умная была девочка, мы так и знали, что она сделает блестящую карьеру.

– Спасибо.

– Правда, не думали, что ее в терапевты занесет, это же скучища дикая…

– Карина так не считала.

– Ну дай бог. Очень, очень хорошая девочка, я ее любила.

– Спасибо.

– И конечно же я не верю, что ты как-то был причастен к ее гибели.

Он снова поблагодарил, поцеловал тете Зине руку и пошел к лифту.

– Если что-то надумаю, я тебе позвоню, – крикнула она ему вслед.

Мама ответила так быстро, будто ждала его звонка с трубкой в руке.

– Мне звонила Тамара Васильевна! – начала она сразу. – Нет, ты подумай, какая наглость!

Георгий вздохнул и ничего не ответил.