Судьба чемпиона

— Как же это вы? Наша гордость, можно даже сказать — слава, а такое себе позволяете. Хорошо, что он вот...— лейтенант взглянул на милиционера,— тоже в прошлом боксер, и тоже не из последних, а другой-то... разве бы сладил с вами? Не миновать бы вам беды, чемпион. А? Что же делать будем?..

Лейтенант был из молодых, он только что окончил высшую милицейскую школу; работал с удовольствием, спокойно, был доброжелательным. Он, видно, и от природы не был злым, имел крепкие нервы и хотел бы привнести в свою должность некую философскую мудрость, отличающую, как он полагал, людей мыслящих от людей примитивных, попавших в милицию случайно.

В истории с чемпионом видел удачный случай проявить и широту и благородство.

Повернулся к милиционеру, сказал:

— Ну, что — простим боксеров или как?

Милиционер неопределенно повел плечом. А лейтенант поднялся и бросив в корзинку протокол, протянул Грачёву руку:

— С вином дружбу бросьте. До добра не доведет!

Так состоялась у Грачёва первая встреча с милицией. К сожалению, знакомству этому суждено было продолжаться. Так уж устроен был его организм: рюмка водки будоражила в нем агрессивные чувства; он сатанел и лез в драку с первым встретившимся человеком.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Я знал историю жизни Грачёва; в то время я работал собственным корреспондентом «Известий» по Южному Уралу, посылал в газету информации о его победах, слышал и о том, что Грачёв все чаще прикладывался к рюмке, попал в какую-то историю,— хотел поехать в Приуральск, встретиться с ним, да как раз на то время получил распоряжение на перевод в Донбасс,— и тоже собкором газеты. Много лет ничего не слыхал о Грачёве, и вдруг — встреча!

Ехал по делам газеты в Приазовский совхоз и у криницы, на полдороги от Донецка до Жданова, увидел знакомого человека.

— Константин Павлович! Вы ли это?

— Как видите. Пробавляюсь родниковой водичкой, а вода, сами знаете, она мельницы ломает.

— Ученые говорят: великая тайна природы.

— Да нет уж, вода она и есть вода. Вы хоть ее бочку выпейте, в голову не ударит.

— Зачем же ударять в голову?

— Ударять не ударять, а так, чтоб вокруг зарозовело — нужно.

— Тут рядом буфет,— сказал я в надежде услышать: «Нет, нет, я теперь не пью» или что-нибудь в этом роде, но Константин Павлович, напротив, вмиг оживился, глаза возбужденно блеснули, и он схватил меня за руку, но я дал обратный ход — сослался на занятость, обещал в другой раз. Константин Павлович так же быстро потух, как и загорелся. Впрочем, обиды не держал и дал мне адрес своего нового обитания.

— Не ожидал вас тут встретить,— сказал я, занеся адрес в блокнот и прощаясь. Уже сидя в машине и мчась к Жданову, не переставал думать о нем,— и был почти уверен, что родину свою — зеленый городок в предгорьях южного Урала покинул он из единственного побуждения — уехать подальше от укоризненных глаз земляков, от своей судьбы, в которой так причудливо и нелепо переплелись его слава и бесславье.

Вспомнил, как услышав о его падении,— он будто бы попал под суд,— я хотел написать о нем очерк «Пьяный нокаут», но — не написал, и теперь, кладя в карман блокнот с его новым адресом, вновь подумал: вот самый раз написать о нем очерк.

На обратном пути мы, как всегда, остановились у криницы. И здесь на грязной траве у крыльца буфета спал захмелевший Грачёв. Разбудил его. Он смотрел на меня мутными покрасневшими глазами, и лицо его ничего не выражало. Тряхнув за плечо, я сказал:

— Поедемте со мной в Донецк.

Он промычал:

— Угу-у...

В Донецке заехали в корреспондентский пункт нашей газеты. Здесь была общественная приемная, и заведовал ею генерал в отставке — Леонид Васильевич Фомин. Во время войны он со своей дивизией выбивал фашистов из Донбасса и на своем танке первым ворвался в пригород. И ныне недалеко от въезда в город на гранитном пьедестале установлен танк Фомина. И как только у генерала вышел срок службы, он приехал в шахтерский город, поселился тут на постоянное местожительство. Ну, и конечно же, к нему я обратился с просьбой поработать в общественной приемной.

— Что это за фрукт у вас в машине? — встретил меня вопросом Леонид Васильевич.

— Знакомец один. Ещё по Уралу. В прошлом знаменитый боксер. Грачёв его фамилия. Он будто бы тоже военным был.

Генерал растерянно повел глазами, отвернул лицо в сторону.

— М-да-а... военный. Он что же — в стельку упился?

Мы прошли в приемную, а бывший боксер остался спать на заднем сиденье машины. Леонид Васильевич был недоволен. Старый воин ревниво оберегал авторитет нашей газеты, и все, что могло бросить тень на ее представителей, вызывало в нем активный протест.

Грачёв, проспавшись, зашел в туалет, умылся, причесался и явился к нам. Я представил его генералу, назвал экс-чемпионом мира по боксу. Генерал кивнул боксеру, но руки не подал. Однако украдкой сочувственно поглядывал на Грачёва.

— Сколько лет вам?

— Тридцать один.

— Где работаете?

— Пока нигде, товарищ генерал. Вот в Донбасс приехал, может, в шахту пойду. Силенка-то есть пока.

— Силенка есть,— ворчал про себя генерал,— да вот рюмка поперек дороги встала.