— Я, Николай Степанович, давненько балуюсь этим зельем,— лет этак пятнадцать, да только не так как другие — с перерывами. Иной раз и год, и два к рюмке не притронусь: боюсь, как огня, проклятую!
— И хорошо! То есть, то хорошо, что перерывы у вас большие. Мозг и психика, может, и задеты, но лишь в слабой форме, клетки не подверглись разрушению.
Взор Грачёва при этих словах помрачнел, глаза сузились. Он невесело улыбнулся и с ноткой обиды произнес:
— Ну, так уж... и задеты. Все вокруг меня пьют больше и чаще — так что же: у всех у них мозги попорчены? Вон Очкин, например. Он, правда, пьет умело, хмель у него лишь в глазах заметишь, но зато часто, едва ли ни каждый день. Таких-то, как Очкин, умеренно пьющих — миллионы!.. Если б оно так, как вы говорите, по улицам бы одни идиоты ходили.
Бурлов заметно смутился, потупил взгляд. Неловкой фразой своей он больно задел самолюбие Грачёва. Как опытный педагог понял: сообщил информацию, к которой не был подготовлен слушатель. И решил исправить положение: просветить Грачёва.
— Разумеется, доза выпитого имеет значение, но спирт не выводится из нас как все другие вещества; компоненты его идут в кровь, в клетки — держатся там двенадцать-четырнадцать дней. Инородный, вредный элемент! Представьте теперь, если человек отравляет клетки каждый день — они беспрерывно борются, и на то уходит большая часть потенции организма. Посмотрите на пьющего регулярно: в молодости он весел, неистощим на шутки, выдумки, но потом сникает: становится скучным, сумрачным, а затем и злобным.
— Если так, то Очкин — более пьяница, чем я! — проговорил Грачёв.— Он сам признавался: я пью тридцать лет, но знаю меру. Никто и никогда не видел меня пьяным — пью культурно. Ирина, жена его, мне говорила: «Прежде Очкин горел на работе, был добр, покладист, теперь на всех зверем смотрит».
— Вот-вот, и я заметил: жестковат Очкин и будто бы недоволен всеми. У него, мне кажется, оттого и нетерпимость ко всем пьющим. «Пьяница — не человек, таких не лечить, а пинка им и на свалку». М-да-а... Суров Очкин. Между тем, сострадание к людям суть первая черта совестливости и благородства.
Грачёв не питал к Очкину ни зла, ни зависти. Не винил он его и в своей семейной драме,— в конце концов, он сам толкнул Ирину в его объятия. Теперь же должен был признать: и в новой жизни его семья не обрела счастья. Очкин не любил Ирину. Он к Варе относился неплохо, но лишь как умный здравомыслящий человек. Так думал Грачёв. И так оно и было, но только до конца психологию Очкина ни он, Грачёв, ни Варя, ни Ирина понять не могли. Профессор приоткрывал завесу: характер Очкина, его мироощущение менялись под воздействием алкоголя. Хмель сушит душу, снижает уровень сознания и совести, притупляет чувства.
Пьющие люди не любят разговоров о воздействии вина. Никто из них не считает себя пьяницей. И если такому говорят о вреде алкоголя, он скажет: «Да, конечно, вы правы, но напрасно адресуете ко мне свои сентенции. Я выпиваю, и частенько, но не до такой степени, чтоб беспокоиться о моем здоровье. К тому же, сегодня я пью, а завтра брошу. Стоит мне захотеть...» И если даже он допился до красных мух и галлюцинаций, то и тогда, в минуту просветлений, скажет: «Да, верно, вчера перебрал, даже красные мухи летали перед глазами, а из-за двери кто-то выглядывал и грозил мне пальцем. Дело дрянь, конечно, нельзя так упиваться, но воспитывать меня и тем более лечить — незачем.
Профессор увлекся, словно репетировал свой будущий доклад на собрании в клинике.
— Пьяница и физически быстро меняется. Приглядитесь. Нет, вы только присмотритесь внимательно. Ещё недавно его походка была легка и пружиниста, взгляд тверд, спокоен — говорил не торопясь, и каждое слово к месту. Был скромен, даже застенчив. Держался прямо, плечи вразлет... А теперь? Во всем огруз, отяжелел. В речах, жестах, во всем поведении появилась развязность, налет циничной бравады, пошловатого скепсиса. И вся его фигура приплюснута, припосажена. Движения суетны. Могут сказать: возраст! Но нет, с возрастом у человека все его достоинства как бы шлифуются, к прежним, природным прибавляются новые, благоприобретенные. И даже глубокая старость, как правило, не умаляет, а лишь подчеркивает в человеке его былое величие.
— Все так, все понятно,— заговорил Грачёв окрепшим голосом.— Я сам довольно настрадался от водки, можно даже сказать — через нее потерял все: жену, любимое дело, друзей. И все-таки, надо быть реалистами. Нельзя с этим злом покончить разом, одним ударом. Попробуйте вы сыграть свадьбу без вина, отметить день рождения.
— Да, да, к сожалению.
Николай Степанович пожелал гостю спокойной ночи. И удалился в спальню.
РАЗМЫШЛЕНИЯ ПО ХОДУ ПОВЕСТИ