Судьба чемпиона

Как-то тайком заговорил с Георгием:

— Как дела, новичок?

— Ничего, налаживаются. Спасибо вам, Михаил Игнатьевич,— вот им, Александру и Косте спасибо, и вам.

— Ничего, ничего, трудитесь. Я помню, что вы — инженер, были начальником цеха; если у вас и дальше пойдёт так же, посмотрим, переведём.

— Благодарю, Михаил Игнатьевич.

— Только — того... спиртного — ни-ни! Ни грамма!

Георгий покраснел, опустил голову. Этого Очкин мог не говорить. Но Очкин сказал. Протянул руку, добавил:

— Простите за грубое назидание. Но больно уж страшна она, химера эта. Того и гляди — подножку даст.

Говорил Георгию, думал о себе. С тех пор, как вышел из больницы, он и капли не брал в рот спиртного. И боялся, как бы снова не начал попивать. Очень уж многое открылось ему, трезвому. Голова всё время светлая, сон крепок, взгляд ясен и добр. Ярко и весело засветились все краски жизни. Вот теперь бы ему сойтись с Ириной. Как бы он любил её, как бы жалел и нежил.

По-новому смотрел он теперь и на трезвенническую деятельность Грачёва, на его лекции по путевкам общества «Знание», на его проповеди и беседы. Тепло и хорошо было на сердце, он искренне желал успеха Константину.

И жили они все вместе на даче; формально Очкин был хозяином, но и сам он, и все обитатели большого двухэтажного дома относились к Грачёву, как к старшему — выказывали всяческое уважение, старались услужить; он был центром, магнитом, вокруг которого всё крутилось.

Однажды Костя сказал Очкину:

— Георгий от нас уходит. Не из цеха, а отсюда, с дачи. Он сам просится домой, и жена его меня заверяет.

— Как бы того... не ударился в загул.

— И я опасаюсь. Но тут уж... чему быть.

— Проводили Георгия до его дома. Сидели вчетвером, пили чай. Детей не было, они уехали в зимний лагерь на каникулы. Надежда, жена Георгия, сияя от счастья, говорила:

— Спасибо вам за мужа, за меня, за всех нас. В дом счастье вернулось; мы теперь как все люди. И дети ожили, учиться лучше стали.

И Очкин, и Грачёв на хозяйку не смотрели, чувствовали себя неловко. Константин знал силу зелёного змия: чуть какая неприятность — снова ухнет в загул, как в колодец.

Под Новый год Костя зашёл к Назаренко, подарил детям настольную железную дорогу. Георгий обнял друга, сказал:

— Ты, Костя, за меня не тревожься. С пьяным делом завязано крепко. Да, да понимаю: скажешь, много раз говорено. Так оно и было, зарок давал, а в глубине души страх копошился. Держался только потому, что ты в меня поверил. А тут вдруг всё перевернулось. В голове прояснилось. Будто кто-то пелену сорвал. Такое состояние, как после затяжного ненастья небосвод открылся и всё вокруг засияло. И началось это со съезда трезвых.

— Вот об этом я расскажу,— подсела к ним Надежда.— Знаете, Костя, рука у вас легкая. Ведь после того, как вы к нам лицом обернулись, и другие люди перестали нам спину показывать.

Как-то еду в электричке, за окном быстро меняются пейзажи. Всё быстротечно,— думаю я. Вот так и моя передышка — промелькнёт и нету. Страшно стало. Да соседка отвлекла, попросила подсказать загодя, как к Репино подъезжать станем. Разговорились мы, вывернула я перед нею всю душу. Взяла она мою руку и положила на ладонь вот этот перстенёк.

— Это камень «оберег» — пусть теперь он вас оберегает.— Сказала и вышла.

Господи, думаю: всё о себе, да о себе, а её даже имени не узнала.

Постой, постой, да ведь в самом начале, с чего и разговор пошёл, она мне сказала: из Якутии приехала на съезд трезвых людей. Во Дворце железнодорожников в выходные съезд откроется. На следующий день в субботу мы и поехали туда.

Я и не думала, что у нас так много трезвых. Со всех концов страны съехались. Полон зал собрался. Выступила и моя якутяночка Валентина Михайловна Кузьмина. Сама ростом невеличка, а за свой народ бьется, как воин.

Там и Георгий во все глаза смотрел и слушал, а в перерыве к делегатам подошёл.

— Ну ладно, Надежда... Это я там с Николаем Январским из Ижевска познакомился. Сильный мужик. Он поди уж не один полк таких бедолаг, как я, на ноги поставил. И меня к себе на занятия пригласил, две книги подарил и дневник посоветовал писать. Вон сколько тетрадей уже исписал. Ты знаешь, Костя, это великолепно. Каждый день исповедь, как на духу. Теперь-то уж я уверен — напасть эту одолел. Видишь, мы стол накрываем, сейчас гости придут, а вина ни капли не будет. Оставайся с нами.

— Не могу, брат. У самого гости. У нас нынче много гостей. Моя бывшая жена с дочерью будут — с Очкиным они вновь съезжаются. А я и рад; я сам скоро женюсь.

Они обнялись как родные люди.

Домой Костя возвращался счастливый. Поверил в Георгия нынче, окончательно поверил. И ощутил радость от сознания собственной большой победы. В своё время он вытащил себя из трясины — почти самостоятельно. Товарища спас, детям и женщине счастье вернул — это победа. Пожалуй, стоило жить ради одного такого дела на земле.