Судьба драконов в послевоенной галактике

– По… по…звольте. Джекки? – Куродо разинул рот. – Батюшки-светы, ох, как тебя раскурочило! Ох, как давануло!

Жанна похлопала в ладоши:

– Как приятно! Вы что же – боевые друзья?

– Да, Жанна Порфирьевна, – заволновался Куродо, – это ж мой ляпший сябр! Мой кореш из учебки! Ой, как его сержант кантовал, ой, кантовал…

– Дотирайте пол, Куродо, – наставительно произнесла Жанна Порфирьевна, – о своих похождениях расскажете потом.

Куродо скоренько дотер пол и продолжал, швырнув тряпку в ведро:

– Его сержант в Северный запихнул – оттуда, сами знаете…

– Но ваш сержант, – заметила Жанна Порфирьевна, – вы говорили, очень нехорошо кончил.

– Да уже чего хорошего, – Куродо поднялся и поболтал ведром, – я ему сам по хребтине пару раз табуретом въехал, чтобы знал, прыгун рептильный, дракон е… трепаный, – деликатно поправился Куродо, – как добрых людей кантовать.

Жанна удовлетворенно покачивала головой. Казалось, ей очень нравится рассказ Куродо.

Тем временем в коридор вновь вышел лысый мужик.

Он угрюмо буркнул, глядя на Куродо:

– Я бы сам убрал…

– Георгий Алоисович, – строго произнесла Жанна, – это совершенно излишне. Сегодня дежурство Куродо, и вам ни к чему брать на себя его обязанности, а вот то, что вы позволяете своей жене распускаться…

– Жанна Порфирьевна, – начал медленно наливаться гневом лысый мужик, – вы прекрасно знаете, что моя жена больна.

– Милый, – высокомерно сказала Жанна, – я так же прекрасно знаю, что это не только и не столько болезнь, сколько распущенность, или, вернее, болезнь, помноженная на распущенность.

– Жанна Порфирьевна, – лысый говорил тихо и медленно, но было видно, как он сдерживает рвущийся из глотки крик, – я попросил бы выбирать выражения.

– Какие выражения, милый? – Жанна Порфирьевна в удивлении чуть приподняла тонко очерченные, очевидно выщипанные брови.

– Я… – раздельно проговорил лысый, – вам не…милый.

– Ну хорошо – дорогой, – примирительно сказала Жанна.

– И – не дорогой…

– Ладно, – кивнула Жанна Порфирьевна, – согласна – дешевый…

Георгий сжал кулаки, но скрепился, смолчал.

– У нас у всех были любови, – продолжала безжалостная Жанна, – были потери близких, но мы не позволяли себе и своим близким распускаться, по крайней мере – на людях. Кстати, – Жанна (хотя это было вовсе некстати) указала на меня, – ваш новый сосед. Где был Эдуард – ныне Джек. А это – Егор!

– Георгий, – поправил лысый.

– Хорошо, – согласилась Жанна, – Георгий.

– Жанна Порфирьевна, – сказал Георгий, – я бы настоятельно просил вас не лезть в мои дела.

– А вы, – невозмутимо возразила Жанна Порфирьевна, – не выставляйте свои дела на всеобщее обозрение. У вас есть своя комната. Заперлись в ней – и вопите, скандальте себе в свое удовольствие. Мой дом – мой свинарник, грязь из него выносить не полагается. Слышали такую поговорку?

Разговор принимал самый нежелательный оборот, но в дело вмешался Куродо.

– Слышь, – перебил он начавшего было говорить Георгия, – ты погоди шуметь, надо же Эдика помянуть как-то, а то совсем не по-людски получается.

– Вы сначала ведро с тряпкой унесите, – приказала Жанна Порфирьевна, – потом уж рассуждайте – по-людски – не по-людски…

– Есть! – шутливо отозвался Куродо и, уходя, позвал меня: – Джекки, пойдем, покажу владения.

Покуда я шел по коридору. Куродо объяснял:

– Жанна – баба хорошая, но с прибабахом.

– Ну, ты тоже… – начал было я.

– Что – тоже? – перебил меня Куродо. – Егорка – нахал… Подумаешь, расстроился и засмолил. Тут Жанна права. Не фиг распускаться.

Мы свернули в небольшой коридорчик, вышли в огромную кухню. Я насчитал десять плит.

Куродо поставил ведро на пол, вынул тряпку и зашвырнул ее в угол.

– Да ты не пугайся, – сказал он, – здесь народу не много. Так… если пир устроить, поминки там, счастливое прибытие…

– День рождения, – подсказал я.

– Не, – мотнул головой Куродо, – это не практикуется.

Он посмотрел на меня и рассмеялся:

– Ты чего, Джекки, так с подушкой и ходишь?

– Да, – сказал я, – действительно…

На кухню вышел Георгий Алоисович. Его колотило.

– Стерва, – в руке у него был старый, покорябанный, видавший виды чайник, – мерзавка, как из нее жабы не получилось – не представляю.

Он поставил чайник на плиту, повернул ручку. Плита угрожающе загудела.

– Не надо печалиться, – пропел Куродо, – потому что – все еще впереди…

– У, – сказал Георгий Алоисович, – с каким удовольствием я бы ее в лабораторию или в санчасть бы сдал.

– Ты погоди, погоди, – усмехнулся Куродо, – как бы она нас под расписку не сдала… Скольких она пережила?

Георгий Алоисович пальцем потыкал в сторону коридора:

– Я тебе скажу, я командора вполне понимаю. От такой стервы сбежишь – хоть в пасть к дракону, хоть в болото к "вонючим".

– Так это – одно и то же, – задумчиво сказал Куродо, – только ты зря. Они с командором жили душа в душу.

– Тебе-то откуда знать? – презрительно бросил Георгий Алоисович.

– Святогор Савельич рассказывал, – возразил Куродо, – говорил, что Жанка здорово переменилась…

– Вот вредный был мужик, да? – спросил Георгий.