Судьба и грехи России

    Печальная моральная физиономия  и еще более печальная репутация этого класса в России XVIII и XIX веков  вызывает в памяти его великое прошлое.

    Славянофильское  и народническое восприятие Древней  Руси не отдает достаточного отчета в том огромном вкладе  в русскую культуру, который внес купеческий дух. Иностранцы  поражались в XVI и XVII веках коммерческим  способностям русских и их страсти к торговле. Ярославец,  нижегородец по сие время сохранили в своем областном  характере эти некогда национальные черты. На торговле  держалась вся Киевская Русь. Торговля создала Великий  Новгород — не город, а великое северное государство, охватившее половину  русских земель. С отмиранием южных  очагов культуры и старых Ростово-Суздальских Новгород  делается главным выразителем русской культурной идеи:  прежде всего в искусстве. Военно-служивая Москва, сломив  Новгород, заглушив городскую жизнь Севера, и в XVII веке сохраняет еще купеческий размах и предприимчивость.  Минины   (северное ополчение) спасли Россию в годы смуты, и еще при Алексее Михайловиче их голос слышится во  дворце. «Земская Русь» это прежде всего посадская, торговая  Русь. Именно эти слои сообщают земскую окраску соборам. Еще Петр опирается в своих экономических мероприятиях на инициативу старого купечества. Лишь XVIII век   глубоко принизил древнее почетное сословие. Отчужденное  от европейской культуры, оно   оказалось лишенным права  на общественное, то есть дворянское уважение. Оторванность от государственного дела вызывала неизбежно гражданский декаданс, измельчание, личную и хищническую направленностьинтересов.

     И, однако, верность старомосковским церковным традициям, отторгая класс от новой общественности, сохранила в  нем  драгоценное качество: строгость аскетического закала,  трудовую дисциплину, национальное чувство. Старая личная  этика могла, как часто на Руси, совмещаться с общественной беспринципностью. Неуважение к профессии подрывает профессиональную   этику. Прекрасный семьянин, набожный  церковник мог быть вором, столь же мало стыдясь этого, как  старый чиновник —  взятки. К тому же чиновничья коррупция  была зачастую источником коррупции купеческой. При  слабости торговой предприимчивости в XVIII — начале XIX  века, главный источник образования капиталов — эксплуатация  государства. Наиболее заметный тип среди торгово-промышленного  класса — подрядчик,  кабатчик, откупщик. Но в  этой области особенно велики искушения, "ослаблен как раз  творческий момент  предприимчивости. Впрочем, и в эту

==150

эпоху встречается строгое отношение к деловой этике —  гораздо чаще, чем это кажется с дворянских верхов. Не по  Островскому, а по Лескову надо изучать купеческий быт.  0стровский –сатирик переломной эпохи. Проникновение  передовых, то есть капиталистических идей в патриархальную среду не может не вызвать на первых порах явление  имморализма. Крепче, строже других оставались старообрядческие слои купечества, закаленные в гонениях, в борьбе за веру, поставленные на место былого боярства во главе  подпольной старой Руси.

   Освобождение крестьян дало мощный толчок долго скованной хозяйственной энергии народа. Деревня сразу же  выделяет энергичный слои «кулаков», предпринимателей,  скупщиков дворянской землицы, основывающих  торговые предприятия. Эта новая буржуазия подготовлялась задолго  в оброчных формах крепостной зависимости. Мобилизация дворянских земель, железнодорожное строительство  вызвали горячку ажиотажа, создавали огромные богатства,  нередко дутые и грюндерские предприятия, 60-е годы —  первая волна русского капитализма, очень нездорового и xищнического. Банковские судебные процессы и сатира Некрасова отразили эту пиратскую эпоху   «первоначальногонакопления».

    Но за ней идет в 80-х годах волна промышленного расцвета. Капиталы приливают в текстильную индустрию, создавая мощный центрально-промышленный район. И  здесь коренное московское старообрядчество сохраняет гегемонию, как и на Волге, Каме, Урале. Рост хозяйственной  энергии и капиталов продолжается беспрерывно, постепенно меняя социальную физиономию  страны.

     В 80-е и 90-е — чеховские — годы единственным представителем русской силы и предприимчивости был русский купец, это часто грубая, жестокая сила — но она спасала нацию на фоне дворянской атонии. Горький-босяк,  ненавидевший мещанство, — дал трагические образы этой  стихийной силы, разрушительной в слепоте своей борьбы  за освобождение. Имморализм  все еще отмечает успехи  нового господина жизни. Народная память и литература  отражают темное, нередко преступное происхождение недавних богатств. Обобрал хозяина, казну, а то и зарезал кого-нибудь темной ночью, — эти зловещие легенды плетутся по Руси за многими из миллионщиков и отцов города.  Но и для такой карьеры недостаточно дерзости и счастья. Яркая талантливость окрашивает социальное восхождение новых людей. Они  стоят художественных биографий, они еще ждут своего Плутарха.

    На фоне старого, удушливого, скаредного быта творится сказка из мира кондотьеров, завоевателей России. Для пол-