Судьба и грехи России

следние десятилетия необычайно огрубела. Эпигоны славянофильства совершенно забыли о положительном, творческом ее содержании. Они были загипнотизированы голой силой, за которой упустили нравственную идею. Национализм русский выражался главным образом в бесцельной травле малых народностей, в ущемлении их законных духовных потребностей, создавая России все новых и новых врагов. И наконец народ — народ, который столько веков с героическим терпением  держал на своей спине тяжесть Империи,  вдруг отказался защищать ее. Если нужно назвать один факт — один, но основной, из многих слагаемых русской революции, — то вот он: на третий год мировой войны русский народ потерял силы и терпение и отказался защищать Россию. Не только потерял понимание цели войны (едва ли он понимал их и раньше), но потерял сознание нужности России. Ему уже ничего не жаль: ни Белоруссии, ни Украины, ни Кавказа. Пусть берут, делят кто хочет. «Мы рязанские». Таков итог векового выветривания национального сознания. Несомненно, что в Московской Руси народ национальным сознанием обладал. Об этом свидетельствуют хотя бы его исторические песни. Он ясно ощущает и тело русской земли, и ее врагов. Ее исторические судьбы, слившиеся для него с религиозным  призванием, были ясны и понятны. В петровской Империи  народ уже не понимает ничего. Самые географические пределы ее стали недоступны его воображению. А  международная политика, ее сложность, чуждость ее задач прекрасно выразились в одной солдатской песне XVIII века:

Пишет, пишет король прусский
Государыне французской
Мекленбургское письмо...

   Крепостное рабство, воздвигшее стену между народом и государством, заменившее для народа национальный долг частным хозяйственным игом, завершило разложение политического сознания. Уже крестьянские бунты в Отечественную войну 1812 года были грозным предвестником. Религиозная идея православного царя могла подвигнуть народ на величайшие жертвы, на чудеса пассивного героизма. Но государственный смысл  этих жертв был ему недоступен. Падение  царской идеи повлекло за собой падение идеи русской. Русский народ распался, распылился на зернышки деревенских мирков, из которых чужая сила, властная и жестокая, могла строить любое государство, в своем стиле и вкусе.

    К этим разлагающим силам присоединилось медленное

==246

действие одного исторического явления, протекавшего помимо  сознания и воли людей и почти ускользнувшего от  нашего внимания. Я имею  в виду отлив сил, материальных и духовных,  от великорусского центра на окраины  Империи. За XIX век росли и богатели, наполнялись пришлым  населением Новороссия, Кавказ, Сибирь. И вместе с  тем крестьянство центральных губерний разорялось, вырождалось духовно и заставляло экономистов говорить об  «оскудении центра». Великороссия хирела, отдавая свою  кровь окраинам, которые воображают теперь, что она их  эксплуатировала. Самое тревожное заключалось в том, что  параллельно с хозяйственным процессом шел отлив и духовных сил от старых центров русской жизни. Легче всего  следить за этим явлением по литературе. Если составить  литературную карту России, отмечая на ней родины писателей или места действия их произведений (романов), то  мы поразимся, как слабо будет представлен на этой карте  Русский Север, все Замосковье — тот край, что создал великорусское государство, что хранит в себе живую память  «Святой Руси».

   Русская классическая литература XIX века — литература  черноземного края, лишь с XVI-XVII веков отвоеванного у  степных кочевников. Тамбовские, пензенские, орловские  поля для нас стали самыми русскими в России. Но как  бедны эти места историческими воспоминаниями! Это деревянная, соломенная Русь, в ней ежегодные пожары сметают скудную память о прошлом. Здесь всего скорее исчезают старые  обычаи,  песни,  костюмы.   Здесь нет  этнографического сопротивления разлагающим модам городской цивилизации. С начала XX века литература русская бросает и черноземный край, оскудевший вместе с  упадком дворянского землевладения. Выдвигается новороссийская окраина, Крым, Кавказ, Нижнее Поволжье.  Одесса создает целую литературную школу.

    До сих пор мы говорили об опасностях. Что можно противопоставить им, кроме нашей веры в Россию? Есть объективные факты, точки опоры для нашей национальной  работы — правда, не более чем точки опоры, ибо без работы, скажу больше — без подвига, — России нам не спасти.

    Вот эти всем известные факты. Россия не Австрия и не  старая Турция, где малая численно нация командовала над чужеродным  большинством. И если Россия с культурным ростом малых  народностей не может быть национальным монолитом, подобным Франции  или Германии, то у великороссов есть все же гораздо более мощный этнический базис, чем у австрийских немцев. Во-вторых, эта народность не только не уступает культурно другим, подвластным (случай Турции), но является носительницей единст-

==247