Судьба Иерусалима

Его нашли в спальне за верхним холлом, свисающего с балки.

(Сьюзен и ее подружки пугали друг друга рассказами, услышанными от взрослых. У Эми Роуклифф во дворе стоял маленький сарайчик, и они залезали туда и, умирая от страха, рассказывали о доме Марстенов, изобретая самые жуткие детали, до которых только могли додуматься. Даже теперь, через одиннадцать лет, мысль об этом неизменно воскрешала в ее памяти образ маленьких девочек, сбившихся в кружок в тесном сарае Эми, и саму Эми, рассказывающую с выражением жути: «А лицо его все распухло, и язык почернел и вывалился, а мухи так и вились вокруг. Это моя мама говорила миссис Вертс».)

— …место.

— Что? Извините, — она вернулась к реальности. Бен уже подъезжал к повороту на Салемс-Лот.

— Я говорю, это было очень мрачное место.

— Расскажите мне, как вы побывали там.

Он невесело усмехнулся и включил верхние фары. На миг среди сосен мелькнула темная двухскатная крыша, и все исчезло.

— Началось это, как детская игра. А, может, так и было. Помнится, случилось это в 52-м. Дети всегда любят залезать во всякие заброшенные места… Я много играл с мальчишками с окраины; теперь многие из них, должно быть, уехали. Помню Дэви Беркли, Чарльза Джеймса — его мы звали Сонни, — Гарольда Рауберсона, Флойда Тиббитса…

— Флойда? — переспросила она с удивлением.

— Да. Вы что его знаете?

— Знаю, — ответила она и, боясь, что ее голос звучит странно, поспешила сказать, — и Сонни Джеймс тоже здесь. Он держит заправку на Джойнтнер-авеню. Гарольд Рауберсон умер. От лейкемии.

— Они все были старше меня, на год или два. У них было что-то вроде клуба, понимаете? Принимаются только Самые Страшные Пираты, — он пытался придать словам оттенок шутки, но в них прозвучала старая обида. — Но я тоже хотел стать Самым Страшным Пиратом… по крайней мере, в то лето.

Наконец, они сжалились и сказали мне, что примут меня, если я пройду посвящение, придуманное Дэви. Мы должны были пройти к дому Марстенов, а потом мне предстояло забраться внутрь и что-нибудь принести оттуда. Вот и все, — он глотнул, но во рту было сухо.

— Ну, и что было дальше?

— Я влез в окно. В доме все еще было полно всякого хлама, даже через двенадцать лет. Они вынесли оттуда часть газет, но многое осталось. На столе в холле лежал такой стеклянный шарик, знаете? Там внутри маленький домик, и если его потрясти, идет снег. Я положил его в карман, но не ушел. Мне действительно было интересно, и я пошел наверх, туда, где он повесился.

— О Боже, — прошептала она.

— Залезьте в ящик и достаньте мне сигареты, пожалуйста. Я пытаюсь успокоиться, но для этого мне надо закурить.

Она достала сигарету и дала ему.

— Дом вонял. Вы даже представить себе не можете, как он вонял. Плесенью, и тухлым мясом, и еще чем-то, вроде испорченного масла. И что-то живое — крысы или ондатры, — гнездились там за стенами или под полом, не знаю. Сырая, мерзкая вонь.

Я поднимался по ступенькам, маленький девятилетний мальчик, и чертовски боялся. Дом вокруг трещал и скрипел, и я слышал, как под штукатуркой кто-то разбегается при звуках моих шагов. Мне казалось, что я слышу позади себя шаги. Я боялся оглянуться, чтобы не увидеть ковыляющего за мной Хьюби Марстена, с петлей на шее, с черным, страшным лицом.

Он стиснул руль. Легкость пропала из его тона. Ее немного испугал его вид. Лицо его в свете панели управления казалось лицом человека, опаленного адским пламенем.

— Наверху я собрал всю свою смелость и побежал через холл к этой комнате. Я рассчитывал вбежать, схватить первую попавшуюся вещь и скорее удирать. Дверь в конце холла была уже близко, и я увидел, что она чуть-чуть приоткрыта, и видел дверную ручку, серебристую и потертую там, где ее касались пальцы. Когда я дотронулся до нее, Дверь скрипнула — это было как женский визг. Если бы я был спокоен, я бы тут же повернулся и бросился бежать. Но я был переполнен адреналином, и я схватился за нее обеими руками и рванул. Дверь открылась. И там висел Хьюби, хорошо видимый в свете, падающем из окна.

— О, Бен, не надо…, — проговорила она нервно.

— Нет, я расскажу вам правду. Правду о том, что увидел девятилетний мальчик, и что не может забыть мужчина двадцать четыре года спустя. Там висел Хьюби, и его лицо вовсе не было черным. Оно было зеленым, с закрытыми глазами. Руки его шевелились… тянулись ко мне. А потом он открыл глаза.

Бен глубоко затянулся сигаретой, а затем выбросил ее в окно, в темноту.

— Я так заорал, что, наверное, меня услышали за две мили. А после побежал. Я свалился с лестницы, вскочил, выбежал в переднюю дверь и пустился бежать по дороге. Ребята ждали меня в полумиле. Когда я их увидел, я просто протянул им стеклянный шарик. Он до сих пор у меня.

— Вы же не думаете, что вы правда видели Хьюберта Марстена, правда, Бен? — далеко впереди она увидела желтое свечение, встающее над центром города, и обрадовалась этому.

После долгой паузы он сказал:

— Не знаю.

Он произнес это с трудом и колебанием, будто желая сказать «нет» и этим закрыть тему.