Судьба Иерусалима

Сейчас ему было еще только двадцать семь, и он успел отучиться три года в колледже. Когда-нибудь он надеялся завершить образование. Он был не женат; многих отпугивала его работа. Этого он не мог понять, ему самому работа казалась прекрасной — на воздухе, под Божьим небом, без начальника, который вечно торчит за плечом. И что из того, что он вырыл несколько могил или помог пару раз Карлу Формэну в его похоронных обрядах? Кто-то же должен это делать. Ведь, по его мнению, только секс был более естественной вещью, чем смерть.

Просигналив, он свернул с Бернс-роуд на поворот, ведущий к кладбищу. Позади машины клубилась пыль. За еще не пожухшей зеленью по обеим сторонам дороги он мог видеть высохшие скелеты деревьев, сгоревших во время пожара 51-го. Он знал, что там находятся груды валежника, где можно легко сломать ногу. Даже через двадцать пять лет пожар продолжал вредить. Что ж, это естественно. Где жизнь, там и смерть.

Кладбище располагалось на гребне холма, и Майк свернул туда, уже готовясь выйти и отпереть ворота… как вдруг он резко нажал на тормоза.

На воротах головой вниз висел собачий труп, и земля под ним почернела от крови.

Майк выскочил из кабины и поспешил туда. Он достал из кармана перчатки и поднял голову пса. Голова легко, бескостно вывернулась, и он увидел остекленевшие глаза любимца Вина Пуринтона, полуспаниеля Дока. Собака была подвешена на прутьях ворот, как туша на мясницком крюке. Вокруг уже кружились ленивые осенние мухи.

Майк потянул труп туда-сюда и в конце концов оторвал, содрогаясь от звуков, которыми это сопровождалось. С вандализмом на кладбищах он сталкивался нередко, особенно под Хэллуин, но до Хэллуина оставалось еще полтора месяца, и такое…

Обычно ограничивались тем, что сбивали пару памятников, выцарапывали на плитах какие-нибудь глупости или подвешивали на воротах бумажный скелет. Если это дети, то они настоящие подонки. Для Вина это тяжелый удар.

Он думал, отвезти ли пса в город, чтобы показать Перкинсу Гиллспаю, и решил этого не делать. Отвезет потом, когда поедет обедать — хотя это не прибавит ему аппетита.

Он открыл ворота в перчатках, испачканных кровью. Железные прутья надо было почистить, и это значило, что на школьное он сегодня уже не попадет. Он загнал машину внутрь. День начинался паршиво.

7

8.00

Желтые школьные автобусы следовали по обычному маршруту, подбирая детей, стоящих возле домов с учебниками и корзинками с ланчем. Один из таких автобусов водил Чарли Родс — по Таггарт-Стрим-роуд в восточную часть города и назад по Джойнтнер-Авеню.

Дети в его автобусе были самыми дисциплинированными. В автобусе номер 6 не было никакого визга, толкания и дерганья за волосы. Нет, они сидели смирно, иначе им пришлось бы тащиться две мили пешком, а потом объясняться с учителем.

Он знал, что они думают о нем, и знал, как они его за глаза называют. Но так было нужно. На своем автобусе он не потерпит никаких шалостей и разгильдяйства. Не то, что эти бесхребетные учителя.

Учитель из школы на Стэнли-стрит спросил его как-то, не слишком ли сурово он поступил, высадив одного из мальчишек только за то, что тот чересчур громко разговаривал. Чарли только взглянул на него, и этот сопляк, только четыре года назад окончивший колледж, тут же потупился. Попечитель школы Дэйв Фельсен был его старым приятелем, они вместе воевали в Корее и понимали друг друга. Понимали и то, куда катится страна. Понимали, как из парня, который «чересчур громко разговаривал» в автобусе в 58-м, вырос парень, который в 68-м ссал на американский флаг.

Он глянул в зеркало обзора и увидел, как Мэри-Кейт Грегсон передает записку своему дружку Бренту Тенни. Дружку, да-да. Скоро уже начнут трахаться прямо в автобусе.

Он затормозил. Мэри-Кейт и Брент замерли в страхе.

— Хочется поговорить? — спросил он у зеркала. — Что ж, валяйте. Но только пешком.

Он открыл двери и подождал, пока они выйдут из автобуса.

8

9.00

Хорёк Крейг перевернулся в постели. Солнце, светившее в окно второго этажа, слепило ему глаза. В голове гудело. Этот писатель сверху уже стучал на машинке. Господи, от этого можно свихнуться — тук-тук-тук, день за днем.

Он встал и потянулся за календарем, чтобы узнать, не пришел ли день выдачи пособия. Нет. Был четверг.

Похмелье было не таким уж тяжелым. Он сидел у Делла до закрытия, но с двумя долларами в кармане не смог выпить слишком уж много пива. Меньше, чем хотелось, подумал он и потер лицо рукой.

Он напялил теплую рубашку, которую носил зимой и летом, и зеленые рабочие штаны, а потом открыл шкаф и достал свой завтрак — бутылку теплого пива и пакет благотворительной овсянки. Он ненавидел овсянку, но, быть может вдова угостит его чем-нибудь повкуснее после того, как он выбьет ковер.