Судьба. Книга 1

Через минуту в кибитку набилось столько народу, что негде было виноградине упасть. Все родственники, близкие и знакомые, прослышав о приезде Берды, спешили поздороваться с ним.

К Берды протолкалась высокая смуглая женщина.

— Приехал, племянничек мой? Погостить собрался? А зачем же через пески ехали? Замучились, наверное? Надо бы поездом и быстрее и удобнее. Как там, в Мары, все здоровы?

— Все, — ответил Берды, — салам свой прислали.

Тётка всхлипнула.

— Ах, пока жива была бедная Гозель, часто мы друг друга навещали. А как умерла, так и совсем не видимся… А что это за паренёк с тобой приехал? Вах, какой красивый йигит!..

— Тётя Огульнар, выйдите на минутку, — попросил Берды, — мой товарищ вам два слова скажет.

— Идём, хан мой, от тебя можно и все десять слов послушать…

— Что нового в Мары, племянник, как народ живёт? — спросил Нурмамед, проводив взглядом жену и Узук. — Несколько лет я уже не бывал в Мары. Изменилось, наверное, многое…

— Что там могло измениться дядя! Как был город, так он и остался. По разному люди живут. Кое-кто плов и чектырме[81] кушает, а большинство бедствует.

— Ай-я-яй… — покачал головой Нурмамед. — А такой большой и богатый город. Когда же люди перестанут па судьбу жаловаться?

— Когда у верблюда хвост до земли дорастёт, — невесело пошутил кто-то.

— Верно! — поддержали в толпе. — Когда вода выше головы, всё равно — на один вершок или на десять. Бедняк что в большом городе, что в маленьком ауле — везде бедняк.

…Во дворе Узук спросила у своей спутницы:

— Где ваша кибитка, тётушка?

— Вот эта самая, откуда мы вышли.

— А рядом — чья?

— Рядом младшая сноха живёт.

— Пойдёмте в её кибитку!

В кибитке не было никого, кроме здоровенной краснощёкой девахи, испуганно отвернувшейся к стене при виде незнакомого мужчины.

— Вы только не пугайтесь, тётушка, — слабо улыбнулась Узук и сняла тельпек. Две тяжёлые чёрные косы упали вниз.

— Вай! — вскрикнула Огульнур.

Обернувшись на восклицания, краснощёкая девица растерянно уставилась на Узук, прикрыв рот рукой.

— Помоги мне сапоги снять, — попросила её Узук. Она попятилась.

— Давай я помогу, — сказала опомнившаяся Огульнур. — Она ещё не научилась сапоги с джигита снимать. Вот отдадим её за восемьдесят верблюдов с золотом да семьдесят верблюдиц, гружённых халатами, тогда она быстро всю науку женскую постигнет.

Девушка хихикнула.

Узук развязала пояс, скинула халат, брюки, рубашку и осталась в алопламенеющем платье.

— Ну, как, теперь я не похожа на мужчину?

Догадливая Огульнур — недаром сорок лет на свете прожила — достала откуда-то бёрук[82], протянула неожиданной гостье. Узук надела его на голову. Огульнур накинула на неё сверху бархатный пуренджик. Только после этого краснощёкая хозяйка кибитки осмелилась подойти к Узук.

— Вай, до чего же я простая, до чего недогадливая! — изумлялась она. — Даже косы увидела — и то не поверила, что вы не мужчина.

— Простота говорит о добром сердце, — похвалила её Узук.

А тем временем Огульнур, смеясь, вернулась в свою кибитку.

— Молодец, племянничек! — закричала она ещё с порога. — Теперь у тебя не два глаза, а все четыре? Молодец! Вы, люди, слышали новость? Нет, так послушайте. Наш племянник привёз с собой не товарища, а девушку! Вон, пойдите посмотрите, в женском платье джигит сидит!

Заахав, все девушки и женщины ринулись в соседнюю кибитку, окружили Узук, затормошили её. Одни называли её сестрицей, другие — племянницей, третьи — тётушкой. Смутившаяся было Узук сразу почувствовала себя в этом весёлом шумном сборище, как в родной семье.

Пока Берды рассказывал дяде свою историю. Нурмамед то одобрительно крякал, то средито морщил редкие брови, то весело смеялся.

— Хорошее дело сделал, племянник, чтоб не сглазить, — подытожил он. — Теперь мне понятно, почему вы через пески ехали, а не по железной дороге. У кого, говоришь, отнял свою невесту?

— У Бекмурад-бая, я же вам сказал…

Нурмамед задумался: он хорошо знал Бекмурад-бая и понимал, что такое дело добром не кончится. Но сдаваться не собирался.

Через некоторое время во дворе началась весёлая суматоха.

— Свадьба! У нас будет свадьба! — завопили босоногие девчушки и кинулись наряжаться в свои нехитрые наряды.

Нурмамед послал младшего брата за муллой. Средний брат, чиркая ножом по бруску, пошёл к глинобитной клетушке, где ещё с весны откармливалась пара добрых валухов. Женщины стали разводить огонь в наружных оджаках, собираясь готовить чектырме. Некоторые побежали переодеваться. Словом, суматоха была полная, и только к вечеру всё было готово для свадьбы.

Осенние вечера быстро переходят в ночь. Пока собирались приступить к венчанью, стало совсем темно. Но Нурмамеда беспокоила не темнота. Он поторапливал женщин по другой причине. И когда один из племянников сунул, голову в кибитку, где вокруг, муллы собрались несколько старших мужчин, и сказал: «Дядя, Нурмамед, выйди во двор, к тебе приехали», он ощутил лёгкий нервный озноб. То, чего он ждал, не миновало его дома.