Судьба моя сгорела между строк

За мертвым сиротливо и пугливо
Душа тянулась из последних сил,
Но мне была бессмертьем перспектива
В минувшем исчезающих могил.

Листва, трава — все было слишком живо,

Как будто лупу кто-то положил
На этот мир смущенного порыва,
На эту сеть пульсирующих жил.

Вернулся я домой, и вымыл руки,

И лег, закрыв глаза. И в смутном звуке,
Проникшем в комнату из-за окна,

И в сумерках, нависших, как в предгрозье,

Без всякого бессмертья, в грубой прозе
И наготе стояла смерть одна.

1958

II

Венков еловых птичьи лапки
В снегу остались от живых.
Твоя могила в белой шапке,
Как царь, проходит мимо них
Туда к распахнутым воротам,
Где ты не прах, не человек,
И в облаках за поворотом
Восходит снежный твой ковчег.

Не человек, а череп века,

Его чело, язык и медь.

Заката огненное веко

Не может в небе догореть.

1959

В 1958 году написано и совсем короткое стихотворение «Иванова ива» — нескончаемый в нашей стране плач по убитому в бою воину. Литературоведы, конечно же, отметят удивительную музыкальность этой вещи, созданную повторением долгого грустного гласного звука «и» в словах «Иван», «ива», «убитый» и согласных «л» и «р», имитирующих влажные переливы воды.

Иванова ива

Иван до войны проходил у ручья,
Где выросла ива неведомо чья.

Не знали, зачем на ручей налегла,

А это Иванова ива была.

В своей плащ-палатке, убитый в бою,

Иван возвратился под иву свою.

Иванова ива,

Иванова ива,
Как белая лодка, плывет по ручью.

* * *

В начале 1958 года Тарковский приезжает в творческую командировку в Ашхабад.

Там он знакомится с женщиной, о которой нам почти ничего неизвестно. Слухи о ней противоречивы, но стоит ли к ним прислушиваться? Ведь она подарила поэту несколько месяцев подлинного счастья. Душа его обновилась, он готов был возродиться к новой жизни.

Но счастье нежданной любви длилось недолго. «Друзья-поэты» принесли новость в Москву, и на имя Тарковского полетели телеграммы от жены о внезапном ухудшении ее здоровья, о необходимости срочной операции. Он вынужден был вернуться, но в сердце его осталась незаживающая рана…

В июне, ноябре, декабре 1958 года создается цикл из пяти стихотворений, посвященных этой украденной любви. (Поэт никогда не объединял эти стихи в цикл, и понятно, почему.) Стихотворение «Какое счастье у меня украли» впоследствии печаталось под названием «Темнеет» с большими смысловыми изменениями, а шедевр Тарковского — «Вечерний, сизокрылый» — с 1974 года (книга «Стихотворения», изд. «Художественная литература») стал печататься с посвящением жене поэта. Но и через десять лет он будет помнить о своей последней любви.

«Мне приснился Ереван, мне приснился Ереван…»

Мне приснился Ереван, мне приснился Ереван,
И когда мне дали номер с Араратом за окном,
Посмотрел я и подумал — что за город у армян
С этим Ноевым ковчегом, синим шелковым огнем
И водой водопроводной, как сопрано ледяной,
И гортанной крупной речью, как священная скрижаль…

В старый город Ереван ты приехала со мной.

Поздно вспомнили о нем, больше ничего не жаль.
Горький, детский, слезный рот. Здравствуй, купол
золотой!
Вот куда тебя ведет твой неровный легкий шаг.
С нашим северным, сторожким придыханьем голос
твой
Ничего не говорит, это кровь шумит в ушах.

1958

«О сколько счастья у меня украли!..»