Судьба моряка

Спустя много лет я буду вспоминать эти слова с болью в сердце и слезами на глазах. Отец учил меня законам моря. Оставляя мне свое напутствие, он просил тогда, чтобы я свято помнил последний отцовский наказ. Пролетела быстротечная юность, прошла пора возмужания, и я стал мужчиной и моряком, познал смысл истин, которые отец в тот день открывал мне. С тех пор мы никогда не возвращались к этому разговору. Отец часто отлучался из дома, был очень занят, а семейные заботы, которых становилось все больше, отнимали у него слишком много времени. Но не только семейными делами была занята его голова. Положение его товарищей, моряков, их трудности глубоко волновали отца. Он взвалил на свои плечи все их тяготы, словно его назначили начальником порта или капитаном единственного корабля, командой которого были все моряки Искандеруна.

Чтобы быть поближе к морякам, делить все их радости и печали, отец перевез нас из квартала ар-Рушдийя, где мы поначалу поселились, в квартал моряков на западе города. Там он построил деревянный двухкомнатный дом, разбил перед ним сад, в доме были отдельные кухня и туалет, давнишняя мечта матери.

Экономический кризис начала 30-х годов не миновал и нас. Для железнодорожников и рабочих порта он обернулся катастрофой. Остановились экспортно-импортные операции, и горы мешков с зерном и тюков хлопка завалили порт и прилегающие улицы. Дождь и жара сделали свое дело, превратив их в кучу зловонной гнили. Расставаться с этим полусгнившим добром хозяева не спешили, а отдать голодным не хотели.

Портовые склады увольняли своих рабочих, и гавань выглядела совсем заброшенной: у опустевших причалов не стояло ни одного суденышка, грузить и выгружать было нечего. Десятки рабочих, а спустя некоторое время сотни и тысячи приходили в порт, где еще недавно работали полный день, предлагая свои услуги за гроши, и уходили ни с чем, разбредясь по дорогам и устраиваясь на ночлег на прибрежном песке. Не нашлось ни одного хозяина, который бы нанял их хотя бы за кусок хлеба.

Разразившийся кризис ударил по нашему кварталу сильнее, чем по другим, потому что это был квартал бедняков, рабочих и моряков. Доведенные до отчаяния жители квартала продали все, что могли, а мужчины занялись рыбалкой. Они обращались к французским властям с заявлениями и прошениями, устраивали демонстрации, участвовали в стычках с полицией, но их положение от этого не улучшилось. Капиталистическая Европа экспортировала собственный кризис в свои колонии, и нам ничего не оставалось, как умирать голодной смертью. В то время как колонизаторы набивали свои утробы, мы молились о куске лепешки, а тонны зерна гнили от непогоды.

Мой отец, взбудораженный событиями последних дней, находился во взвинченном состоянии. Он больше никуда не уезжал. Судно стояло в гавани на мертвых якорях, работы не было, а я стал безработным еще раньше. Наш дом опустел, мы делились друг с другом последним куском хлеба, экономили на чем могли, туже затягивали пояс. Спасения было ждать неоткуда: кризис свирепствовал во всю силу.

Что нам оставалось делать? Отец не выходил из дома, не желая унижаться и обивать пороги контор в поисках работы. Он переживал трудности молча и с достоинством. Не повышал на нас голоса. Не искал отдушины для переполнявшего его гнева. Он сохранял самообладание, не склонял головы перед нагрянувшей бедой. Когда моряки приходили к нему, он делился с ними последним. Когда они устраивали демонстрации, он шел в первых рядах, добивался встреч с губернатором или наместником, обходил хозяев портовых складов, просил помощи для особенно нуждавшихся семей.

Все чаще я видел его погруженным в свои невеселые думы. Мне казалось, что он растерян, не знает, что еще можно предпринять. Он мучился оттого, что не понимал, кто виноват в этой катастрофе. Общественное сознание в то время было еще на низком уровне. Профессиональные и жйзненные требования никак не связывались с требованиями политическими. Мы страстно ненавидели колонизаторов и богачей и мечтали о возмездии, но кто конкретный враг, кому надо мстить за наши страдания — этого мы не понимали. Не знали мы и кто виновен в кризисе. Портовые рабочие бросали упрек заморской стране, которая приостановила импорт потому, что зерна, хлопка и других товаров у нее в избытке и ей проще выбросить все в море или сжечь в печах. Губернатор же сваливал ответственность за кризис на потусторонние силы. «Вы неверующие, — говорил он делегации от демонстрантов, — за то и наказаны… Аллах разгневался на вас за ваши прегрешения». Когда его спрашивали: «А что делают власти?», он отвечал: «Ждем, когда возобновится судоходство на море. Разве вы не видите, в каком состоянии гавань?»