– Немного, тарщ комиссар. У нас вся семья ремесленников. У меня и родственник работает на Людиновском заводе. Сейчас их в Сызрань перевели.
– А по-подробнее?
– Брат двоюродный. Павел Иванович Аброскин, в 1937 окончил Московский государственный технический университет им. Н. Э. Баумана.
– Сейчас возглавляет Сызранский завод тяжёлого машиностроения.
– А ты как разбираешься в механике?
– Конечно до брата мне далековато, товарищ комиссар, но немного понимаю.
– Вот это что такое? – наобум припоминаю курс механики школы и рисую рычажный механизм больше походящий на модель двигателя внутреннего сгорания.
– Похоже на шатун от какого-то механизма, тарщ комиссар, и сам он какой-то мудрёный… этот механизм… кривой… то ли шипы у него…
– Правильно, лейтенант. Примерно так он и называется. Вот что… ты в каком подразделении служишь?
– В охране спецобъектов, товарищ комиссар.
– Уже нет. Да не волнуйся, – успокаиваю его, видя как он побелел – мне нужны башковитые сотрудники, только не башкой кирпичи ломать, а думающие и разбирающиеся в разных направлениях науки и техники. А твоя родственная связь ещё и послужит нашей стране.
– Товарищ комиссар, а что делать-то надо?
– Сначала ответь мне на несколько вопросов…
Глава 21
Москва. 5 октября 1941 года. 19 часов 00 минут. Наркомат НКВД.
За оставшийся рабочий день я сделала несколько телефонных звонков, в частности поговорила с Туполевым и Бакаевым. Оба сообщили мне, что всё готово. С этими новостями собралась в наркомат НКВД. Выховых я оставила в нашем рабочем помещении. Они должны были проследить за окончанием установки мебели и сейфов, а потом сразу отправляться домой. Мы с Фёдором, взяв насмерть перепуганного Полукарова с собой, рванули к Лаврентию Павловичу.
Попав в приёмную, я попросила мужа и лейтенанта посидеть здесь, а сама направилась в кабинет наркома. Берия сидел за столом и тоскливо смотрел в окно, пальцами перебирая карандаш.
– А-а-а, Анастасия Олеговна… что-то нужно?
– Лаврентий Павлович! Есть у меня одна мысль.
– Ну…
– Нужно проработать два варианта: первый – пригрозить немцам, что если Яков пострадает – тогда пострадают и члены семей нацистской верхушки, невзирая на их возраст.
– А второй?
– Устроить акцию устрашения. Термобарическими бомбами на территории Германии. Но это радикальный вариант и, возможно, как следствие первого.
– На бомбардировщиках ТБ-7?
– Именно.
– А мировая шумиха? Да и не пойдёт Коба на это. Он не делает различия между своими детьми и чужими.
Зазвонил телефон. Берия меланхолично взял трубку. По мере того, что сообщал ему неизвестный мне человек, лицо наркома НКВД менялось от усталого и безысходного до яростного.
– Я понял, доложи Верховному!
– Немцы сами нарушили перемирие, – ответил он мне на немой вопрос. – Сволочи! Только что отбомбили Киев. Город в развалинах. Несколько тысяч погибших.
– Жуков где?
– На завтра было назначено совещание в Ставке. Он сегодня днём прилетел.
– Лаврентий Павлович! Тогда сначала мой второй вариант, только уже по Берлину, а потом первый, в ультимативной форме!
– Едем к Сталину! – он направился к выходу.
– Один маленький вопрос.
– Давай.
– Хочу к себе в отдел взять лейтенанта Полукарова, из отдела охраны. Он родственник директора Сызранского завода тяжёлого машиностроения и сам понимает в механике. Вчетвером нам не осилить все направления, придётся ещё людей добирать. Из умных и проверенных.
– Настя! Я не возражаю, но сейчас нужно к Хозяину. Было бы хорошо, если бы он дал нам «добро» на акцию возмездия.
Через полчаса обе машины были уже в Кремле. Оставив лейтенанта у машин, мы втроём направились в приёмную Верховного Главнокомандующего. Поскрёбышев доложил о нас и мы с наркомом вошли в кабинет главы государства. Сталин сидел за столом и усиленно дымил трубкой.
– Коба! У нас есть план как решить сразу два вопроса одной акцией.
– Чей план, Лаврентий?
– Наш, обоюдный, товарищ Сталин, – включаюсь я в разговор.
– Уже спелись за моей спиной? – но лицо вождя не злое, а ухмыляющееся.
– Никак нет, мы по делу, – аккуратно возражаю ему.
– Говори, товарищ Берия.
– Коба, если ударить по Берлину новыми бомбами на авиации дальнего действия?
– А потом предъявить ультиматум оставшимся в живых лидерам Германии, – добавляю уже я.