Судьба на плечах

Зевс, получив очередную порцию истерик от Геры, угомонился и решил все замять.

А проклятая, неумолимая молва спасает мой мир с каждым днем все больше: кто только не обсасывает эту тему с упоением: Дионис (а с ним все сатиры и все вакханки), Аполлон (все оракулы, аэды, музы)…

Ширится молва. Головы отращивает. Обрастает подробностями. Успокаивает как может: чего ты, мол, Владыка Аид? Твоему миру еще стоять да стоять – благодаря мне, конечно.

Ее уже никто и не просит, а она все спасает…

Спасает мир, отбирая жену.

– Что ей нужно на берегах Коцита?

Два месяца – а Геката все не ответила мне на этот вопрос.

– Спроси ее сам, Владыка.

Трехтелая – ты думаешь, я не спрашивал?!

Жена умеет молчать лучше меня. Молчит не молча. Отвечает, не отвечая.

– Разве я не могу побродить меж плакучих ив, царь мой? Они напоминают мне об Элевсине… Да, конечно, в Нисейской долине не растут плакучие ивы, но мне хотелось бы, чтобы они там росли. Так я пойду?

И я опять невидимкой маячу за ее плечами, пытаясь угадать: что она ищет между опавшими ивовыми листьями, между мерно качающимися асфоделевыми головками? Чьи следы там видит?

И опять ничего не увижу и бесшумно вернусь во дворец, и взгляд жены все так же пристально будет исследовать полумертвые отмели Коцита, и стоны реки плача будут заглушать ее шаги…

– Игра в бессилие не хуже прочих, Аид-невидимка, – ласково шепчет Ананка. – Главное – не заиграться.

В последние несколько месяцев она приобрела необъяснимую тягу к таинственности.

Квадрига нынче была подозрительно смирной. В мир мы явились без пронзительного, оповещающего о появлении ржания, и Эфон не скалил зубы на Никтея, и Аластор не старался тяпнуть собратьев. Смотрел разочарованно и тыкался в плечо, будто хотел сказать, что я забросил своих скакунов.

Мир хранил угрюмое молчание – старику не нравились перемены. Может, он тоже считал, что я заигрался… или что зря тогда не ввязался в противостояние. Обиженно зыркали асфодели бледно-желтыми кошачьими глазками. Понуро смотрели скалы – вернулся, как же… что от тебя хорошего ожидать?

Скользнула вдоль извилистого берега Стикса несмелая тень. Приблизилась, глядя слегка затуманенными от долгого пребывания на асфоделевых полях глазами.

– Твоя жена, Владыка, просила тебя присоединиться к ней.

Тени никогда не приветствуют. Они уже никому не могут желать радости.

И никогда не передают хороших новостей.

– Она у Коцита?

Девушка склонила голову. В присутствии Владыки ей было не по себе. Торопилась вернуться к тонкому, дарящему утешение в смерти аромату, к подобию посмертного сна, к грезам, из которых ее вырвал приказ владычицы.

Я кивнул – возвращайся. Русло Коцита достаточной длины, но найти на берегах этой реки жену я уж как-нибудь да сумею – глядя взглядом Владыки сквозь мир.

Сегодня она не бродила – стояла неподвижно. Глядела туда, где кромка наполненных стонами вод смыкалась с мягким, как пыль, серым песком – сперва эта смесь образовывала бурую кашицу, потом песок шел вверх, к берегу, и в нем узловатыми корнями путались ивы. Ивы свешивались шатром над берегом, стояли, согнувшись, словно простоволосые рабыни, наказанные суровым господином, и косы сизо-зеленых ветвей колыхались в огненном сумраке подземелья.

– Ты вернулся, мой царь, – тихо сказала она, хотя я не докладывался ей о своей отлучке.

В последний год жена оставила красные наряды и вернулась к зеленому – только темно-зеленому. Закат, кораллы, кровь, гранаты больше не мелькали в ее облачении, нынче длинный хитон был оливковым. Волосы, сжатые сеткой, заключенные в плетеный плен, неприятно кололи глаз.

–Это здесь.

– Что?

– Это случилось здесь, – она подняла руку, указывая на песок со следами ее сандалий. – Из-за этих ив он появился. Эти камни видели его улыбку, когда он сказал мне: «Радуйся». На этом песке…

Она смотрела на меня снизу вверх, и ни следа безумия не было в ее глазах – сухих и усталых.

– Я все время вижу это. Не только в снах – не надо карать Онира или Морфея, это не они, я знаю. Я помню это… И с каждым днем все больше. Что у него были горячие губы. Что мне в волосы набился песок. Запах мускуса…

Примолк Коцит – придушил стоны собственных вод, испугавшись немого крика своего Владыки: молчи!! Нет, река плача и стонов, ты можешь скорбеть и дальше, это я не тебе.

– Ты слышал, какие сплетни распространяет Дионис? Зевс взял меня еще до замужества, когда я была совсем девочкой – обольстил, как мать, в виде золотого змея. Я родила Громовержцу сына – Загрея, Диониса первого. Мальчик жил на Олимпе и игрался отцовскими молниями, а ревнивая Гера подговорила титанов убить его. И моего сына разорвали на части и съели, и только сердце его Зевс зашил себе в бедро, из которого после явился Дионис второй. А там, где упала кровь Загрея, с тех пор растут гранаты…

– Каждый на Олимпе знает, на чьей крови растут гранаты. Твоя мать…