Судьба на плечах

Эй, Мусагет, ты умеешь читать взгляды? В моем сейчас – Титаномахия. Много Титаномахии, на сотни песен хватит, так что пользуйся.

Распотрошенное молниями небо. Отшатывающиеся враги, растрепавшиеся волосы юноши, стоявшего на воздухе… Ах да, еще Тифон, к которому никто из вас даже приблизиться не посмел.

– Вы не знаете, с кем воюете. Даже если я присоединюсь к вам. Даже если к вам присоединятся остальные из Дюжины, вы ничего не поделаете с Зевсом.

Аполлон явственно снисходил. С улыбкой протягивал мудрость на раскрытой ладони закосневшему в своем подземелье дядюшке.

– Крон тоже казался неуязвимым. Со своим серпом. Но иногда дюжина воинов не стоит одного невидимки.

Ананка объявилась и довольно гоготнула из-за плеч. «Вот так, Кронид. Посадили в лужу – сиди и получай удовольствие. Ты считал своего среднего братца дураком? Он далеко не дурак, хотя вовсю им притворяется. Ты им не нужен, невидимка.

Он пришел просить хтоний!»

«Хтоний! – Посейдон там, в глазах Аполлона ударил кулаком о ладонь. – Они убили Медузу! Они говорят: наступила эпоха героев, когда малые сделаются великими! Говорят: зачем сражаться самим и самим истреблять нечисть? Давайте дадим смертному меч, сандалии, шлем – и он справится не хуже бога… И он справился. Шлем на голову – и исподтишка. Не сражаясь напрямик! Но они – они дураки. Они все страшные дураки. Жаль, брат сидит в своем подземелье. Он бы наверняка догадался, что шлем можно использовать не только против Медузы… Воспой героев, племянник!»

Воспой героев, Мусагет, воспой. Наверняка они будут убивать своих отцов и свергать своих братьев. Может, вонзать им ножи в спину исподтишка. Новая эпоха началась.

Бой с Кроном был открытым. Настоящим. Там только была маленькая подлость, вовремя совершенная кража, но схватка была прямой. Теперь вот с легкой руки смертного Персея – и схватки уже не нужны.

Надеть шлем, ударить в спину, почему мне это за годы в голову не пришло?!

– Тебе совсем не обязательно участвовать, о мудрый…

– Только поделиться невидимостью, как с тем героем… с Персеем? И что вы предложите в обмен?

Не спрашиваю, что вы собираетесь делать с Зевсом. Картинка в твоих глазах выразительнее любых песен, племянник: дремлющий Громовержец (ах, еще и дремлющий, для полного сходства с Горгоной? Голову вы ему отсекать не станете?) раскинулся на ложе, опустил руку на верный колчан, и вот колчан вдруг пропадает из виду, из невидимости появляются цепи, опутывающие запястья, ноги, захлестывающие шею спящего…

Потом – черная пасть, за которой вздымаются скрюченные нетерпением руки: дождались, когда ненавистный гонитель разделит их участь.

– Морской престол останется свободным.

«Ты ведь любишь море?» – вопросительно звякнул в голове серебристый голосок прошлого. Подумалось некстати: наверное, Персефона тоже любит. В любом случае, больше, чем подземный мир. За первой мыслью по капле сочилась вторая: и Деметра не будет против, прекратится проклятый отсчет «четыре-восемь-четыре»…

А над Тартаром сядет другой – сын того, кого они туда запихают.

Отпирающий Двери Аполлон станет Запирающим Двери. Лук и стрелы сменят двузубец. А в подземелье набегут толпы влюбленных нимф, муз и скульпторов с аэдами.

Мальчик-то рвется к власти, ой, рвется. Сообразил, что лучше такая вотчина, чем никакой.

Если бы только еще Ананка не строила там, за спиной, из себя насмешника-Мома. «Правда, –сюсюкает Ананка Правдивая Ложью. – Заманчивое предложение! Только удели хтоний, или лучше – надень сам его и пристукни спящего Зевса, сбрось его в Тартар… А потом получишь море со всеми его богатствами, перестанешь быть ненавидимым, заживешь в почете… посмотри – Аполлон тебе смотрит прямо в глаза! Он говорит правду! Соглашайся, а, невидимка?»

Да. Он говорит правду, заносчивый племянник, лучник и любимец муз. Говорит правду, которую знает, поэтому и смотрит только в глаза, выполняя наставление Посейдона.

А Посейдон там, в прошлом – в глаза Аполлону не смотрит. Будто боится, что я могу вглядеться слишком пристально и словно в двойном отражении прочитать, что там, в этих владычьих глазах. А что там, Жеребец?! Почему ты не явился ко мне сам под благовидным предлогом, брат? Почему прислал Аполлона, который с такой напыщенностью повторяет ту часть правды, которую вы ему уделили? Что ты забыл ему сказать, брат мой?! Что – там, у тебя в глазах, что ты не захотел показывать мне?!