Судьба на выбор

Я специально завела будильник пораньше, чтобы вызвать такси, забрать машину с кладбища и успеть в магазин до открытия. Ведь мне еще предстоял серьезный разговор с начальницей…

– А! – сама себе ответила Кэролайн. – У Ричарда были ключи.

Да. В числе всего прочего, что я собиралась забрать из его квартиры. Кое-какую одежду, туалетные принадлежности с полочки в ванной, пару книг и дисков…

– Так мило с его стороны. – Кэролайн запихнула в тостер два кусочка хлеба. – Согласись, красивый жест?

Я ничего не ответила, лишь выдавила улыбку, свирепо кромсая вилкой яичницу.

Как бы мне ни было тошно, надо поблагодарить его за машину. Поразмыслив, я трусливо набрала СМС: «Спасибо, что пригнал авто». А потом, чуть помешкав, добавила: «Не мог бы ты при случае завезти ключи в магазин?» И нажала кнопку «отправить».

– Ну вот. – Я откинулась в кресле, любуясь своей работой. – Как тебе?

Мама вытянула руки, оценивая ярко-розовый лак, которым я только что накрасила ей ногти.

– Прелесть! – Подняв голову, она улыбнулась. – Очень красиво. Спасибо, Эмма.

Я закрыла баночки с лосьонами и кремами, собрала инструменты для маникюра и запихнула их обратно в косметичку. Мама подняла руку, чтобы заглядывающее в окно солнце заиграло на полированных блестящих ногтях.

– Просто чудо что за цвет! Точь-в-точь «амарантовый маджента» на палитре, которую мы недавно купили для школы.

Я уставилась на нее с грустной улыбкой. Как порой жестока судьба: мама могла назвать любой цвет с многосотенной палитры, которую не видела несколько лет, но мало что помнила о своей жизни любящей матери и жены.

Нам обеим нравился этот еженедельный ритуал. Правда, наверное, по разным причинам. Я ввела его несколько месяцев назад и всякий раз, подстригая, полируя и подкрашивая маме ногти, вспоминала, что побудило меня это сделать. Мы с Ричардом поехали в одно заведение, которое специализировалось на уходе за больными Альцгеймером. Папа категорически отказался к нам присоединиться – и хорошо. Нельзя сказать, что мы увидели нечто страшное: современное здание, неплохие условия содержания, дружелюбный и внимательный персонал…

Однако, проходя мимо спален, которые, несмотря на домашнюю мебель и прочие предметы интерьера, слишком походили на больничные палаты, я все глубже погружалась в меланхолию. Мы шли по бесконечному коридору, невольно заглядывая в темные комнаты, где сидели пожилые люди, уставившись в пустоту. Здесь не место моей маме. Она слишком живая, улыбчивая и веселая. Тут нечего делать женщине с творческой жилкой, острым глазом и художественным чутьем. Это не для нее…

В конце коридора сопровождавший нас менеджер достал из кармана ключ и отпер высокие двойные двери.

– Зал для пациентов с умственными расстройствами. Нам приходится держать их взаперти – уж больно они любят погулять.

Двери распахнулись, и я с упавшим сердцем поняла, что ошиблась. Мама прекрасно сюда впишется. Запах мочи сильно бил в нос, но я не поэтому медлила у порога, не решаясь зайти. Ричард вдруг схватил меня за руку, и я повернулась. Покачав головой, он шепнул мне на ухо:

– Ей здесь не место. Не переживай.

Наверное, я никогда не любила его так сильно, как в эти секунды, – он без слов понимал все, что я чувствую.

Конечно, мы не могли прервать экскурсию, это было бы невежливо. Пришлось сделать вид, что нас заинтересовали условия и мы всерьез их обдумываем.

У некоторых пациентов болезнь зашла гораздо дальше, чем у мамы. Потерянные пустые лица еще долго будут преследовать меня в кошмарах.

На столах были свалены коробки с мозаикой, не вызывавшей ни у кого интереса. На длинных полках ровными рядами стояли книги, которые никто не брал в руки. На рояле возле окна виднелся толстый слой пыли. Казалось, в этой комнате никому ни до чего нет дела. Голос менеджера тонул в реве телевизора, работавшего на такой громкости, что у слуховых аппаратов перегорали предохранители.

Я развернулась, чтобы выйти, и тут увидела ее. Одетая в ночную рубашку и какой-то жуткий зеленый халат, она сидела в инвалидной коляске и выглядела старой, куда старше моей матери. Редкие седые волосы сбились в воронье гнездо, сквозь которое проглядывала розовая блестящая кожа. Она смотрела в дальний угол комнаты, туда, где стена встречалась с потолком. Проследив за взглядом, я ничего не заметила, однако старуха буквально вперилась в эту точку, и в ее глазах была пустота. От женщины, наверняка когда-то умной и красивой, осталась кучка костей, обтянутых сухой морщинистой кожей и прикрытых заляпанным халатом.

«Кто ты? – с тоской подумалось мне. – Чья-то дочь, жена, мать?… Что ты потеряла?»

Прав был папа, что отказался сюда ехать. И жаль, я его не послушала. Я опустила взгляд и только теперь заметила старушечьи ноги – босые, сморщенные, с надутыми синими венами, узловатыми пальцами… и накрашенными ярко-красным лаком ногтями. Самое нелепое зрелище на свете. Ее педикюр был идеальным. Кто-то потратил немало времени, чтобы сделать его женщине, которая не выходит из комнаты и вряд ли помнит многие события собственной жизни. О ней заботятся. Ее не оставили на произвол судьбы…