Судьба офицера. Книга 1 - Ярость

— У меня неприятность. В расположении появился старик Хакупов. Понимаешь, приехал проведать сына. Всего-то!

— Это его ишак? — спросила Женя, показав на животное, пожирающее листву на кустах лозняка.

— Да, это его транспорт.

— Андрейка, постарайся не ссориться с капитаном. Это так важно.

— Сам знаю, что перед боем необходимо уравновешенное душевное состояние. Да мы ведь и не были врагами, если разобраться. А в последнее время даже подружились.

— Обо мне он что-нибудь говорил?

— Кажется, капитан заметил твое отношение ко мне.

— И все?

— Чего ты еще ожидала?

— Ну, я думала, что он мог бы немного больше тебе обо мне рассказать. Все-таки девушка, офицер, добровольно ушедшая на фронт и почти все время в одних частях с ним. Железный человек! — У Соколовой даже слезы навернулись на глаза.

— Женя, ты что-то недоговариваешь?

— Но ведь он — командир! Старший среди нас. Обидно!

— Успокойся, у него забот — по горло. А всяческую сентиментальность он не любит, сама знаешь.

— Еще как!

— О тебе же он сказал: героическая девчонка.

— Правда? Тогда порядок! Давай помозгуем о старике. Первое, что тебе надо, — с капитаном держись спокойно и уверенно, настаивай на своем. Он любит и уважает офицеров с характером, с достоинством. Второе. Давай придумаем какую-нибудь необходимость…

— Женечка, а ты не можешь спрятать его у себя?

— Идея! Скажу капитану, что взяла старика к себе в санпункт помогать. Я обязана привлекать гражданское население для выноса раненых. Сама пойду к капитану.

— Ты умница, Женя!

Оленичу показалась странной уверенность Жени в благополучном исходе их затеи, но он не стал допытываться, да и времени не было.

Откуда-то издалека донесся глухой гул, словно далеко в горах начался грозный обвал. Гул становился отчетливее, он нарастал с каждой секундой — шла вражеская армада. Послышалась команда «Воздух!». Оленич посмотрел в чистое и голубое осеннее небо: высоко-высоко шли три тройки двухмоторных бомбардировщиков противника. Они шли спокойно, уверенно курсом на Нальчик, и у Андрея сжалось сердце: там в госпитале комэск Воронин, там жители — женщины и дети, там еще была до сегодняшнего дня мирная жизнь. Город еле-еле виднелся сквозь синюю дымку. Прошло всего лишь несколько минут, и над той синью медленно и бесшумно поднялись и заклубились белые облака взрывов, затем повалил черный дым, который, потянулся до самых горных вершин. Через некоторое время донесся глухой гул взрывов. А небо гремело и ревело от летящих новых и новых эскадрилий бомбардировщиков.

Оленич стоял возле своего наблюдательного пункта и, глядя на гудящее небо, на черно-белые тучи разрывов над Нальчиком, ощущал в себе нарастающий, нестерпимо палящий жар, который испепеляет все нормальные человеческие чувства, самообладание, равновесие, к которому так призывает капитан Истомин. И вдруг Андрей понял как никогда ясно: реальность вот она, в небе, в неотвратимости полета этих бомбардировщиков, которые летят и летят с самого первого дня войны; в горящем мирном городе, где на госпитальной койке мечется командир эскадрона, не способный даже позвать на помощь. И тот комиссар с выжженными глазами, и этот онемевший прекрасный молодой офицер… Может быть, лишь один Истомин чувствует и понимает все, что делается вокруг. Да, он вызывал, и Андрей должен явиться к нему.

Но Истомин не ругался и не выражал недовольства: он был предельно серьезен и мрачен.

— С этим кабардинцем уладилось. Пусть помогает Соколовой. Но я хотел видеть тебя, Андрей Петрович, по иному случаю.

Оленич напрягся: «Невиданное дело, он называет меня по имени-отчеству!»

— Только что передали приказ: тебе присвоено звание старшего лейтенанта. Поздравляю!

— Служу Советскому Союзу! — вырвалось у Андрея.

Истомин подошел к Оленичу и, полуобнимая за плечи, по-отечески заботливо обратился:

— Тебе поручаю Соколову.

— Отправьте ее в полковую санчасть. Вы же можете приказать ей, товарищ капитан.

— Приказать просто. Но не могу. Вот ты обязан повлиять на нее: она любит тебя, Андрей.

— Не будем спорить. Только хочу сказать, что она действительно героическая девушка и она не покинет свой боевой пост. И мне было бы обидно унижать ее, приказным порядком удаляя с передовой. Хотя я горячо хочу ее спасти!

Истомин сел, опустил голову, казалось, что безмерный груз навалился на его плечи, и в сердце Андрея снова, теперь уже и к Павлу Ивановичу, возникло сочувствие. Что же его гнетет? Что делается в этой закаленной, запертой на семь замков душе? А в ней есть что-то такое, чего не дано знать никому. Возможно, это высоколетящая звезда — Нино? А может, вся прожитая жизнь или только сегодняшний бой? Может, это бронепоезд с пулеметами и пушками, предназначенный не для врага, а для всех них?

Оленич присел рядом с капитаном.

— У нас, военных, принято личные трудности переносить в одиночку, радостями делиться с друзьями. Но бывают минуты, когда хочется если не помочь, так хоть побыть рядом.