Читаем Судьба офицера. Книга 1 - Ярость полностью

— Удивляюсь вам, товарищи художники. Взгляните на центральную фигуру в картине «Кочегары революции». Эта фигура воплощает символического кочегара локомотива революции. А ведь лицо этого кочегара — лицо Рыкова. Какой из Рыкова кочегар революции? Наконец, под чьи котлы Рыков подкладывает дрова? Место этого художника не в академии, а там, где Рыков…

И я сбежал, уехал домой. Испугали мою душу. О Рыкове я ничего не знал: роковая случайность. Так мечта осталась не воплощенной. А потом уже и все другие… Девушка-скульптор, которую я любил и с которой мечтал строить новую жизнь, отказалась от меня, понимаешь, чтобы не навредить своей работе. Ну и потянулось одно за одним. Долго я искал занятие, где смог бы проявить себя. Однажды мне показалось, что мне нужно стать генералом, потом разыскать того чиновника, который увидел в моей картине крамолу, и рассчитаться с ним. — Полухин засмеялся над своим мальчишеством и озорством, но добавил: — Тогда я всерьез думал, что генералам все можно. Оказалось, не генералам, а все тем же, которые увидели в портрете рабочего черты врага…

Оленич шутя сказал:

— Так мало осталось до генерала — две ступеньки!

Полухин грустно улыбнулся:

— Да, недалеко. Но генеральское звание — не самоцель. Возможно, я еще стану генералом: война дошла только до половины. Еще назад сколько нам идти! И стать генералом откроется возможность. Только я ведь не об этом, не о воинском звании. Это я раньше, понимаешь, мечтал, а теперь иного ищу возвышения. Но не найду. Не стану генералом в душе, генералом духа! Нужно особое озарение, особая окрыленность. Вот что грустно.

Оленич искренне признался:

— Мне нравятся ваши мысли.

— Ха! Мне тоже. Потому что я впервые сказал такое о себе. Долго я искал слова, чтобы выразить себя, и, кажется, только в разговоре с тобою сейчас я подошел близко к пониманию себя.

— Нам помешала война найти себя.

— Помешала?! — воскликнул возмущенно Полухин. — Она всех нас перемолола — с кожей, с мясом, с костями, с волосами — в фарш! Мы стали бесформенной массой!

— Не согласен! Вот вы же не похожи на Истомина, а я на вас. Мы все разные. И характеры, и судьбы.

— Ты снова не о том, старший лейтенант. Я ведь не зря тебе говорил о генерале в душе, то есть о самой высокой ступени твоего духовного восхождения. Понимаешь, я говорил о генеральском положении человека в жизни.

— Но оно еще придет, время нашего воодушевления.

— Дудки! Война отбросила нас в катакомбы озлобления. Не скоро наше поколение освободит свою психику от влияния войны. Пройдут десятилетия мирной жизни, пока явятся певцы этой жизни.

— Ну, нет! По-вашему выходит, что окончится война и наш народ перестанет петь песни, танцевать, слушать музыку?

— Я не о народе, я об участниках войны.

— Но в войне участвует весь народ!

Полухин посмотрел на Оленича несколько смущенно:

— Не загоняй меня в глухой угол. Конечно же, будут и поэты, и скульпторы, и художники, и музыканты. Но на всех них будет лежать печать этой проклятой войны.

— А если печать этого героического времени?

— Возражения убедительны. Мне бы надо отступить. Но что-то мешает. Надо подумать.

Взгляд его упал на глыбу выброшенной накануне глины. Она уже засохла бесформенной кучей, превратившись в ненужную массу.

— Вот, война выбросила, как бесполезное месиво. Оно не успело даже приблизиться к своему назначению… Слышишь? Усилилась перестрелка. Снова пошли немцы в наступление. Нас тоже зовет война. Пойдем…

И вновь Оленич пробирается на край левого фланга, к отделению Тура. Эту часть передовой противник начал очень интенсивно обстреливать, надеясь как можно больше поразить живой силы и техники. Из-за бугров бьют гаубицы и минометы. Снаряды и мины ложатся иногда очень близко к окопам и огневым точкам. Под прикрытием сплошного огня противник пытается все же сосредоточиться у самой реки, но ему не удастся.

Оленич по ходу сообщения прошел к пулемету. Михаил Тур доложил, что успешно отбили три атаки противника, в отделении потерь нет, убили двенадцать вражеских солдат и несколько десятков вывели из строя.

— Запас патронов есть? Имей в виду, что все только начинается.

— Мы понимаем. Товарищ старший лейтенант, вы есть хотите?

— Неужели у вас имеется чего пожевать?

Тур хитровато усмехнулся, но с гордостью сказал:

— Харчей лишних никогда не бывает. Но ваша порция всегда у нас имеется.

— Тогда неси мою порцию. Действительно, захотелось поесть. У тебя, несмотря на то что идет бой, чувствуется какая-то домашняя обстановка…

17

Для того чтобы попасть на правый фланг, нужно пересечь плато по диагонали и пройти не менее километра, преодолеть зону, постоянно находящуюся под интенсивным огнем противника. Но зато можно побывать у Жени на перевязочном пункте. Но совсем неожиданно встретил отца Алимхана: старик вел в поводу осла, на спине которого лежал раненый боец. Солдат стонал и вскрикивал от каждого шага осла, малейшее движение приносило невыносимую боль.

— Держись, джигит! Вот сейчас приедем к доктору. Не кричи, пусть не радуется враг. Ты победишь рану, ты еще убьешь врага.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Вернуться живым
Вернуться живым

Автора этой книги, храбро воевавшего в Афганистане, два раза представляли к званию Героя Советского Союза. Но он его так и не получил. Наверное, потому, как он сам потом шутливо объяснял, что вместо положенных сапог надевал на боевые операции в горах более удобные кроссовки и плохо проводил политзанятия с солдатами. Однако боевые награды у него есть: два ордена Красной Звезды, медали. «Ярко-красный чемодан, чавкнув, припечатался к бетонке Кабульского аэродрома, – пишет Николай Прокудин. – Это был крепкий немецкий чемодан, огромных, прямо гигантских размеров, который называют «мечта оккупанта». В нем уместились бушлат, шинель повседневная, шинель парадная, китель повседневный и парадный, хромовые сапоги и еще много всякой ерунды. Я глубоко вдохнул раскаленный июльский воздух Кабула… Когда пьянство и дурь гарнизона окончательно осточертели, все-таки добился перевода за границу. Моей «заграницей» стал уже много лет воюющий Афганистан. Что там на самом деле происходит, ни я, ни мои сослуживцы толком не знали». Вернувшись с войны, Прокудин стал писать. Зачем? «Душа болит за тех, кто погиб на афганской войне», – говорит писатель.

Анатолий Полторацкий , Карина Халле , Николай Николаевич Прокудин

Любовное фэнтези, любовно-фантастические романы / История / Проза / Историческая проза / Проза о войне / Попаданцы / Военная проза / Современная проза