— Подружишься с капитаном, Андрей: вы вместе идете в пехоту! — Кубанов захохотал.
— Ну, ему там и место: какой из него конник?
— Что ни говори, а офицер он отважный. Можно сказать, железной воли человек. Помнишь, как он ходил с нами в Старобатовку? Как он поднял наших конников в рукопашную атаку в пешем порядке и сам первый кинулся со штыком на немецкого офицера? Чуть насквозь не проткнул… Чего вы так невзлюбили друг друга?
Оленич, казалось, уже не слушал друга, занятый мыслями о предстоящей разлуке с конем, потом все же проговорил:
— Я тебе завидую: ты останешься в кавалерийском полку, а мне сапогами пыль поднимать по фронтовым дорогам.
Кубанов глубоко сочувствовал Андрею, понимал его удрученное состояние и искал повод хоть словами облегчить его уныние и горечь.
— Может быть, это временно? Прикомандируют на какую-то одну операцию, а потом вернешься? Нам же придавали пехоту, когда мы ходили на Старобатовку. Не унывай! Мы же на одном фронте, свидимся… Да, послушай, Андрей, почему на тебя сегодня зол капитан Истомин?
— Я отпустил одного солдата на ночь: он откуда-то из здешних мест. Где-то рядом, в ближних горах его аул, родные. Это не понравилось капитану.
— Ты не имеешь права отпускать солдата на побывку.
— Знаю. Но ни комполка Крутова, ни начштаба в части не было. Алимхан Хакупов — боец надежный, проверенный в Минеральных Водах. Танк остановил. А тут рядом — родной аул, мать, отец. Отпустил я его.
— Может, обойдется? — начал успокаивать друга Кубанов. — Если ты веришь бойцу, то и он не подведет тебя.
Когда среди деревьев затерялась фигура Кубанова и ночь поглотила его шаги, Оленич подошел к Темляку, достал из кармана кусочек сахара и протянул коню. Тот опустил голову и осторожно губами взял угощенье, тихонько фыркнув одними ноздрями.
— Кто же завтра сядет на тебя, коник мой боевой? — негромко спросил Оленич, поглаживая рукой гладкую шею Темляка. — Куда нас забросят фронтовые пути? Встретимся ли мы с тобой? И признаешь ли ты меня? Может, Кубанову тебя передать? Достойнее хозяина не сыскать: тебя он любит сильнее, чем свою невесту, и тебе будет преданнее, чем ей.
3
Пока не началась переформировка, надо было разыскать госпиталь и проведать командира пулеметного эскадрона Воронина. Андрей вспомнил все, связанное с этим рослым, курносым, еще по-мальчишечьи нескладным, но уже вполне серьезным офицером.
После излечения в госпитале Оленич с группой призывников и выздоровевших после ранений бойцов прибыл в пригород Пятигорска, где размещался полк Крутова. Получив документы в штабе полка, привел свою группу в расположение пулеметного эскадрона, доложил о прибытии.
Воронин, чисто и щегольски одетый, как на парад, стоял на ступеньках между колоннами какого-то большого здания. Он выслушал рапорт и, поздравив с прибытием, подал команду:
— Коновод Кутепов! Ко мне!
— Я! — К ступенькам подбежал худощавый и пучеглазый, как кузнечик, сержант, совсем еще юный, наверное, не нюхавший пороха.
— Передать лейтенанту Темляка.
— Есть передать лейтенанту Темляка! — с готовностью выкрикнул сержант и тут же спросил: — Седлать? Кто поможет?
— Разговорчики! — с притворной строгостью прикрикнул Воронин, затем взглянул на Оленича: — Конь еще не объезженный. Предупреждаю. Но если хотите, можно смирного и неторопливого.
Оленич уловил нотки иронии в последних словах комэска и ответил:
— Хорошо, что не объезженный.
— Конь с характером. Сумеете подчинить его своей воле — лучшего никогда не найдете.
Темляк — молодой белой масти в голубоватых яблоках конь. Стройный, тонконогий, нетерпеливый, даже диковатый. Его вели под уздцы посланный сержант Кутепов и пожилой солдат, неопрятно одетый. Уже позже Оленич узнал, что это ефрейтор Еремеев, и взял его к себе связным. Темляк выгибал шею, бил копытом землю, сопротивлялся, натягивая поводки, даже стремился в знак протеста встать на дыбы.
— Нравится лошадка? — спросил Воронин.
— Красив! Как я понимаю, на нем еще не было седла.
— Прямо из табуна.
Оленич решительно подошел к коню, взял из рук сержанта и ефрейтора поводья, закинул их на коня, ласково погладил по блестящей шее. И тут же легко, мгновенно вскочил в седло, кажется, и стремени не коснулся…
То, что произошло, Андрей не мог постигнуть. Он умел обращаться с лошадьми, понимал их, и они понимали его. Почему же Темляк понес его? Может быть, конь ощутил неуверенность всадника? А может, наоборот: понял, что кончилась его вольная волюшка и явился хозяин? Говорят же, что кони очень тонко чувствуют всадника. Поэтому-то Темляк боролся отчаянно, из последних сил.